Поезд мчался на юг, почему-то держась над теми самыми двумя загадочными полосками ржавого металла. Пард их не видел, но твердо знал, что все поезда в Большом Киеве раз и навсегда привязали себя к этим полоскам незримой нитью. Он вышел в коридор и остановился у окна, положив руки на пластиковое продолговатое перильце. Цветок в горшке сбоку от окна колыхал длинными узкими листьями. В такт мягкому покачиванию вагона. В соседних купе продолжали галдеть и радоваться. Пард перешел чуть в сторону.
За окном мелькали подсвеченные заходящим солнцем дома. Большой Киев потому и назывался Большим, что тянулся от берегов Припяти чуть не до самого Черного моря. Районы города сменялись за окном: Фастов, Белая Церковь, Ракитное, Мироновка… Но все это был Киев. Подбрюшье Центра.
Ближе к Шевченко стало темнеть. Пард еще не раз выходил в коридор и по нескольку минут задумчиво глядел в окно.
Секретарша Вольво появилась из последнего, забитого снаряжением купе именно в тот момент, когда он стоял у окна.
«Зачем Вольво взял с собой эту девчонку?» — удивился Пард.
Конечно, она могла оказаться просто любовницей Вольво, если бы… Если бы Вольво не был виргом. Вирги-мужчины, как правило, предпочитают женщин своей расы, в этом Пард неоднократно убеждался.
На ней были коричневые брюки в обтяжку, заправленные в короткие эльфийские сапожки, и мягкая кожаная куртка, достаточно свободная, чтобы спрятать под нею пистолет. Про пистолет Пард подумал машинально — не станет же это обаятельное создание на самом деле прятать под курткой оружие. Хотя черт ее знает, притворяется секретаршей, а на самом деле — телохранитель. Такие фокусы тоже бывают. Редко, но бывают.
Она прошла мимо Парда, улыбнулась на ходу и исчезла в купе Вольво. Там было темно, свет не горел. Никакой. Ни основной, яркий, ни синеватый глазок ночника на потолке.
Почему-то вспомнились слова Вольво, сказанные по телефону: мол, секретарша передает Парду персональный привет. Удостоился, можно сказать. Только вот непонятно, за что. А непонятное всегда настораживает… хотя в отношении этой киски настораживаться просто не хочется.
Пард некоторое время задумчиво таращился на серый пластик закрытой двери с вычурной пятеркой на уровне глаз. Поезд равномерно покачивался из стороны в сторону, как шагающий по дороге великан.
Глубоко вздохнув, Пард взъерошил волосы и побрел на шум: там, кажется, в который раз разливали.
Охотники Вольво, хоть и выпили изрядно, держались еще очень и очень прилично: только глазки блестели да языки начали понемногу заплетаться. Бюскермолен из-под рыжей бородищи уже несколько раз намекал, что пора бы, пожалуй, и прерваться, а то утром кое-кого пришлось бы собирать по частям, но едва вблизи рыжей бородищи возникала наполненная чарка, гном тут же ее опрокидывал куда-то в рыжие же дебри, и вскоре из дебрей доносилось довольное уханье. Но Пард безошибочно определил, что охотники догуливают последние минуты, а потом разбредутся спать. Что-что, а дисциплинка у Вольво все же соблюдалась. Именно поэтому вирг-машинолов и позволял своим живым слегка расслабиться в дороге. Кто не умел останавливаться — вылетал из команды мгновенно. В результате остались только те, кто, стало быть, останавливаться умел.