– Ни за что! – отрезал Джона.
Я рассматривала забитые прилавки и узкие проходы, над которыми в изобилии висели красно-зеленые гирлянды, оживлявшие пейзаж. Брук бунтовала, а Джона не обращал внимания ни на нее, ни на меня: он всматривался в толпу на площади. Внезапно он выпрямился, как натянутая струна, и вцепился в красную клетчатую скатерть.
– Джона…
Он вскочил, опрокинув стул. Его взгляд был прикован к одной точке. Француз за соседним столиком что-то пробормотал: не надо было знать язык, чтобы понять, как он возмущен.
– Сидите здесь! Брук!
– Да? – лениво отозвалась она, не замечая тревоги Джоны.
– Я сказал: сидите!
Я моргнуть не успела, как он растворился в толпе.
– Что за спешка? – капризным голоском поинтересовалась Брук, возмущенная тем, что Джона ее не выслушал.
– Не знаю…
Я задумалась, что такого мог увидеть Джона, и постепенно сознание стало тонуть в черном мареве.
– Слушай, нам нужно найти Руадана…
Я встала. Брук поднялась следом.
– Погоди, я рассчитаюсь, – бросила она и убежала к кассе, прежде чем я успела остановить ее.
Как только я осталась одна, передо мной возникла старуха и поманила к себе пальцем. Я медлила, и она снова – в этот раз более настойчиво – позвала меня. Вариантов было два: либо дождаться Брук, либо самой посмотреть, чего хочет старуха. Она ведь человек – в этом сомнений не было. Сгорбленная, тощая, она вряд ли могла причинить мне вред – на вид ей было глубоко за восемьдесят. Я шагнула на мостовую, но тут она поспешила прочь, пробираясь сквозь толпу. На мой окрик она не отреагировала, и мне не осталось ничего, кроме как догонять ее. Для своего возраста старуха ковыляла довольно резво. На какое-то время я даже потеряла ее, но, встав на цыпочки, увидела, что она поджидает меня у таблички с надписью «Консульство». Ну что ж, одно обещание Руадану я уже нарушила, но так у меня появился шанс хотя бы сдержать второе и посмотреть архитектурный шедевр.
Я подошла и осознала, что на маленьком пятачке, в отличие от всей площади, совершенно не было людей. Воздух рядом со старухой показался мне ледяным. Света сюда тоже проникало меньше: наверное, из-за того, что мы стояли под аркой.
До нас донеслись звуки старенькой скрипки бродячего музыканта. Из-под смычка текла грустная, безнадежная мелодия. Старуха схватила меня за запястья своими желтыми, как пергамент, руками и впилась длинными ногтями мне в кожу. От нее веяло смертью, отвратительная вонь тухлых яиц и кислого молока проникала в горло, вызывая тошноту.
Она принялась без остановки бормотать что-то по-французски.