– О, мессир… – забормотал герольд, округлив глаза, – это же щит его светлости, господина де Ришемона…
– Ну и что?
– Я слышал, он снова в немилости… Никто из рыцарей не тронул его щита и, насколько мне известно, не принял его вызова…
– Мне что за дело? Ришемон хороший воин, я хочу с ним сразиться.
– Но, молю вас, сударь, отметьте ещё чей-нибудь щит, иначе ваше желание могут посчитать вызовом самому королю!
Де Ре сплюнул, прошёл несколько шагов и выместил свою досаду булавой на следующем щите.
– Я польщён, – услышал он через мгновение чей-то голос за спиной и, обернувшись, встретился взглядом с Рене Анжуйским, который сидел верхом на скакуне таком роскошном, что захватывало дух. – Никто не захотел сразиться со мной на булавах, но теперь, не сомневаюсь, здесь будет на что посмотреть.
Молодой герцог широко улыбнулся, и тут зазвучали фанфары, возвестившие всем о прибытии короля. В рыцарском лагере забегали оруженосцы, подводя коней своим господам, чтобы они могли выехать на ристалище для приветствия, и Рене, коротко поклонившись, лёгким галопом поскакал к турнирному полю.
На языке де Ре вертелся наглый до оскорбления ответ, но он так и остался невысказанным. «И, может быть, к лучшему», – подумалось барону, когда, въехав за ограждение вместе с другими рыцарями, он взглядом почти сразу выхватил из толпы возле королевской трибуны радостное лицо Клод. Как паж Девы, она стояла там, где толпилась прислуга придворной знати и просто пожирала глазами герцога Рене, как раз напротив неё, придержавшего своего скакуна, чтобы поклониться матушке и сестре-королеве.
Де Ре горько усмехнулся. Обман сегодняшнего дня был бы не полным ещё и без этого… этого… Барон собрался с духом, чтобы признать, произнести слово «предательство» применительно к Клод. Но тут девушка заметила и его в череде проезжающих рыцарей, и улыбка на её лице неуловимо переменилась. Теперь она улыбалась только ему, с таким пониманием, что на душе у де Ре потеплело. «Она знает, что я чувствую сейчас», – подумал барон, даже не пытаясь отделить минутную ревность к герцогу Рене от досады на всеобщую беспечность. «Она знает. И, как мне кажется, чувствует то же. И выходит, я прав, раз не испытываю радости…».
На самом деле Клод готова была испытывать радость. Единственным виденным ей турниром был тот, что устроил герцог Лотарингский по случаю посвящения Жанны в рыцари. Но тот турнир был куда скромнее нынешнего – королевского. Здесь всё дышало роскошью, неизвестно откуда взявшейся среди всей этой войны. Люди словно готовились к празднику, несмотря ни на что, и Клод готова была радоваться вместе с ними и за них, не утративших надежду, тем более, что вокруг было столько радостно-диковинного! Она уже попробовала упоительно вкусные горячие медовые вафли и сахарное пирожное в виде крошечного замка, где башенки походили, скорее, на кружевные колпачки, и, поскольку ничего красивее и вкуснее в жизни своей не видывала и не пробовала, готова была признать себя счастливейшим человеком… Да, счастливейшим… не сиди в ней, как заноза, воспоминание о вчерашнем тягостном разговоре с Жанной.