Поскольку Дева была приглашена в свиту короля, собственная свита ей не требовалась. Д'Олон, как оруженосец, остался её сопровождать, но разрешил пажам отправиться на турнир самостоятельно. Раймон свою радость не стал даже скрывать. Наспех предложил Клод пойти с ним и его новыми приятелями, с которыми вчера они весело попировали в таверне, но, получив отказ, уговаривать не стал и умчался в мгновение ока. Клод пошла за городские ворота одна.
Чтобы избавиться от неприятного осадка, она купила сладости, вкус которых на какое-то время сделал её счастливой, и поглазела на городскую молодёжь. Девушки показались нарядными, как никогда и нигде до сих пор, а юноши беспечными, как мальчишки, несмотря на то, что почти все были вооружены самодельными багардами и настроены воинственно. Они выпячивали грудь, наскакивали друг на друга и при этом не забывали стрельнуть глазами туда, где с притворным равнодушием перешёптывались девушки. Со стороны это было смешно и, по мнению Клод, ничем не отличалось от праздничных деревенских забав в Домреми. Разве что наряды там были скромнее…
Потолкалась она и среди торговцев, замирая от восторга то перед украшениями, то перед деревянными, раскрашенными игрушками, то перед чеканными кубками, на которых скрещенные мечи переплетались витыми виноградными лозами. А когда зазвучали фанфары, вместе со всеми, бегом кинулась к ристалищу, чтобы занять положенное место. Камзол пажа Девы позволил Клод безнаказанно проскользнуть между сомкнутым рядом королевских охранников и встать перед дощатым ограждением как раз к началу приветственного шествия рыцарей.
Красавец Алансон гарцевал в числе первых. На согнутой руке он держал шлем, увенчанный фигуркой Девы с молитвенно сложенными руками, в другой его руке, придерживающей поводья, покачивалась белоснежная лилия. Голову перед королём он склонил, как и полагалось первому герцогу королевства, в меру почтительно. Но следующий поклон – трибуне, где сидела Жанна – получился, может быть, не таким почтительным, зато более сердечным, не оставляющим никаких сомнений в том, чьей эмблемой герцог выбрал белоснежную лилию.
Клод в предназначении цветка тоже не сомневалась. И горький осадок от вчерашнего разговора кольнул её новой болью. Накануне она сказала, что Любовь – это такой же Бог. Но, что если этот Бог тоже избрал Жанну своей посланницей, и в праве ли она, Клод, мешать чувству, которое само по себе и чудо, и величайшая ценность жизни?
Она едва успела поймать себя на мысли, что хорошо бы было поговорить об этом с кем-то… и жаль, нет здесь отца Мигеля… как новые приветственные крики заставили её обернуться. Рене Анжуйский в этот момент как раз придержал своего коня, чтобы приветствовать их величества и матушку-герцогиню. И, хотя головы к девушке он не повернул, Клод почему-то была уверена – Рене её заметил и остановился напротив не просто так. «Поговорить с ним!», – вспышкой пронеслось у неё в голове. Почему бы и нет? Конечно! Когда-то он пугал Клод, но теперь, пройдя столько сражений, сколько обычной девушке и не снилось, она вряд ли была способна испугаться слишком пристального взгляда этого молодого герцога. А участь Жанны его несомненно волнует. Во всяком случае, Клод хотела надеяться, что это до сих пор так.