Вспыхнувшая надежда отразилась на лице радостной улыбкой. Глаза провожали герцога до тех пор, пока среди спутанных мыслей в голове Клод не отыскалась одна, чёткая и ясная, с которой можно было идти к герцогу. Потом его заслонили другие, Клод переместила взор и увидела… да нет, скорей почувствовала, что на неё смотрит барон де Ре.
Этот взгляд, приправленный воспоминанием о вкусе малины, она могла бы сравнить со страницей давно знакомой книги. Но Клод не умела читать. Она просто хорошо помнила так напугавший её разговор о том, что дофин, возможно, не тот человек, который достоин короны, и лицо де Ре, когда, в ответ на её возражения, он решительно произнёс: «Вот увидишь, эта коронация окажется ничего не значащим фарсом – армия давно поняла КТО ей нужен для побед…». Поэтому сейчас, увидев прокисшее лицо де Ре, Клод ни на мгновение не усомнилась, что огорчён барон этой всеобщей радостью и вчерашним церковным действом, более похожим не на фарс, а на абсолютное утверждение в собственных правах. Она постаралась улыбнуться так, чтобы де Ре понял – она понимает его и даже сочувствует, но всё происходит так, как и должно происходить, и огорчаться этому не следует. Однако собственные сомнения снова напомнили о себе, и улыбка вышла, скорее, жалостная.
«Я прав, что не радуюсь!», – уверенно подумал де Ре, проезжая мимо.
* * *
Возвышение для короля, в самом центре построенной трибуны, было огорожено цветными полотнищами, а сверху накрыто синим балдахином с золотыми лилиями. Оно напоминало рыцарский шатёр, вроде тех, что окружили турнирное поле, и сам король, надевший лёгкий нагрудник под расшитый камзол явно желал выглядеть рыцарем. Первым рыцарем обретённого королевства.
Пространства в этом, якобы, шатре было не много, к тому же, часть его занимали два столика – на одном громоздились угощения, а на другом призы для победителей, которые Шарль пожелал вручить лично. Но, несмотря на тесноту, следом за королевской четой туда вошли несколько фрейлин королевы, одна из которых вела за руку дофина Луи, а другая несла деревянные щит и меч на тот случай, если наследник захочет развлечься. За ними – Ла Тремуй, герцог де Бурбон, Реймский архиепископ, и несколько священнослужителей из числа вчерашних духовных пэров. У всех у них, кроме фрейлин, королевы и дофина лица выражали крайнюю степень государственной озабоченности, ясно давая всем понять, что турнир являлся совсем не развлечением, а мероприятием обязательным, таким же, как, к примеру, публичное наказание или казнь, присутствие на которых должно было подчеркнуть, с одной стороны важность самого мероприятия, а с другой – приобщённость этих озабоченных лиц к делам, далеко не всем доступным.