Герцогиня Анжуйская заняла место по левую руку от короля, на помосте более узком. Он был ничем не отгорожен, но над головами сидящих на нём, на высоких шестах закрепили тент синего полотнища с золотыми лилиями, и казалось, будто королевский балдахин распростёр свои крылья над теми, кто был особенно близок его величеству. С другой стороны, по правую руку, точно на таком же помосте сидела Жанна. Но, если за спиной мадам Иоланды толпилась её свита, сын Шарло и мессир Дю Шастель со своими оруженосцами, то возле Жанны стоял один д'Олон.
Бог знает, каким образом придворная знать умела чувствовать настроения своего сюзерена. Жанне улыбались, вроде бы по-прежнему. Кто-то даже подходил и говорил любезные слова, но на помост не взошёл ни один. Все те, кто обычно составлял свиту Девы, ехали сейчас по ристалищу, приветствуя короля. И, хотя они склоняли и перед ней мечи и копья, любой, взглянувший на королевскую трибуну, первым делом замечал пустоту вокруг вчерашней героини.
Внезапно несколько бретонских рыцарей, которые выразили желание участвовать в турнире, высоко вскинули мечи и прокричали приветствие. Из толпы горожан их тут же поддержали бретонские же солдаты, и все головы повернулись к королевской трибуне. Знать встревоженно завозилась. На узкий помост Жанны поднимался Артюр де Ришемон. В участии в турнире ему было отказано, но о том, что опальный коннетабль не может присутствовать в качестве зрителя речи не шло, и герцог явился при полном параде, со всей своей свитой. Пустота на помосте мгновенно заполнилась. Ришемон отвесил низкий поклон королевской чете, преклонил колено перед Жанной и встал возле неё, крепко держась рукой за короткий кинжал на поясе и высоко задрав подбородок. На его побледневшем лице уродливый шрам – память об Азенкуре – выделялся особенно заметно.
Шарль побагровел.
Ришемон не имел никакого права устраивать подобные демонстрации! Его военную помощь никак не назовёшь геройской, потому что подоспела она уже, фактически, к победителям. А участия в битве при Патэ слишком мало, чтобы чувствовать себя победителем тоже… Да и отказ в пэрстве на коронации недвусмысленно давал понять, что присутствие герцога при дворе нового короля нежелательно. И, уж конечно нежелательны те, поистине королевские почести, которые он оказывает на глазах у всех девушке, лишь вчера получившей дворянство!
Угодливый Ла Тремуй склонился к королевскому креслу как раз кстати.
– Передайте Ришемону, что в его услугах мы более не нуждаемся, – процедил Шарль.
Ла Тремуй кивнул, скрывая радость, но не сдержался – ядом капнул.