Тут он оглянулся по сторонам и, наклонившись к уху Сергеева, полушепотом сказал, — я понимаю, барин, ты человек образованный, и в сказки разные не веришь. Только случается у нас порой такое… В общем, слушай.
Давным — давно жил в здешних местах народ, чудью называемый. Были они язычниками, и жертвы кровавые в своих капищах в священных рощах. Одна такая роща была неподалеку от нашего села. Потом пришел сюда народ русский, православный. Чудь — язычники крестилась, а рощу их, в которой идолы стояли, срубили. Остался от нее только сосна одинокая, которую никто рубить не хотел, потому, что слух про нее ходил такой — кто ее срубит, тот вскорости помрет.
Так вот, барин, около этой сосны нет — нет, да и случаются чудеса разные. То человек, который рядом с ней окажется, каким‑то образом оказывается перенесенным таинственной силой на расстояние нескольких десятков верст. А некоторым видения были разные — непонятные места казались, непонятные люди, непонятные машины. А кое‑кто и вообще пропал бесследно…
Это я к чему тебе, барин, говорю — пусть сын твой это место нечистое за версту обходит. Всякое может с ним случиться… Да и ты держи ухо востро…
— Занятные вещи ты мне рассказываешь, Степан, — задумчиво сказал Сергеев, — я пришлю к тебе сына и с ним одного моего друга. Ты покажи нам место, где роща эта была, и сосну ту чудную. Договорились?
А прибывший в прошлое Игорь Пирогов с головой погрузился в дела XIX века. Первым делом он отправился… Правильно — куда может отправиться настоящий моряк — в Кронштадт.
Добрался он туда в сопровождении лейтенанта гвардейского флотского экипажа Николая Карловича Краббе. Он только что вернулся из неудачной экспедиции в Хиву командующего Оренбургского корпуса генерал — лейтенанта Перовского. Это был полный веселый 26–летний офицер, никогда не унывающий и не стесняющийся пошутить над собой.
Пирогов знал, что этот лейтенант со временем дослужится до полного адмирала и управляющего морским министерством. Именно при нем русский парусный флот станет паровым и броненосным. Ему принадлежит заслуга в устроении первых наших военно — морских баз на Дальнем Востоке, в создании боеспособных океанских эскадр.
Николай Карлович, несмотря на свою фамилию и отчество считал себя русским человеком. Как‑то раз, когда ему довелось услышать высказывание какого‑то остряка, который назвал его ""немчурой", он страшно обиделся, и воскликнул: "Помилуйте! Ну, какой же я немец? Отец мой был чистокровный финн, мать — молдаванка, сам же я родился в Тифлисе, в армянской его части, но крещен в православие. Стало быть, я — природный русак!"