И вдруг — пустота! Метекса не выносил тишины в доме, где все было не на месте, где все было разбросано, как бусины порвавшихся четок.
Дом его стоял на возвышенности, окруженный белыми вязами и чинарами, которые ветер клонил в одну сторону; деревья тянулись по склону холма, точно в строю, отчего высокое белое здание со стройными верандами казалось еще больше, еще богаче.
Однажды Кара Ибрагим сказал ему:
— Ты, Метекса, выстроил себе большой дом, каких правоверный закон не разрешает ни одному гяуру, но тебе прощается за то, что ты верный слуга падишаха.
Поэтому Метекса боялся всего, что могло пошатнуть порядок и еще больше ухудшить положение райи.
Этот Синап, этот южный хайдук выставил и его напоказ, он тычет им в глаза беев! Начнут теперь пересуживать, как смеет он, паршивый гяур, иметь такой высокий дом с галлереями, словно правоверный или вельможа какой-нибудь!
Он взошел на самую верхнюю галлерею и стал озираться во все стороны. Насколько хватал глаз, перед ним громоздились горы и горы, одна за другою, темные леса, утесы и голубое прозрачное небо, высокое, непостижимое... Вон там — затерянная в глуши Чечь, из которой пришел разбойник, отнявший у него дитя. Хотя Метекса был овцевод и сызмалу исходил все пастбища вплоть до Самокова и монастыря святого Ивана, но в Чечь он не ходил, — уж очень дурной славой пользовался этот проклятый край, окруженный высокими горными вершинами, где его непременно обобрали бы, а то и убили...
Он спустился вниз и, обойдя двор, пошел вдоль реки. В тине и на песке видны были следы конских копыт. Выше, у сукновальни, следов было так много, словно тут гарцовала целая орда, словно этот бешеный волк приходил с целым отрядом телохранителей.
Кара Ибрагим не сказал ему ни одного недоброго слова. Он уважил его отчую скорбь. Но Кара Ибрагим скрытен, мстителен, он не простит Синапу, да и ему, Метексе; он намылит голову за то, что он не известил его о намерениях разбойника.
В сукновальне Метекса позвал Муржу, но его там не оказалось.
— Где Муржу? — спросил он мальчика, отводившего в канаву воду от остановленной сукновальни.
Мальчик вздрогнул, выпрямился и, покраснев, ответил:
— Муржу взял мешок и пошел в горы...
— И ничего не сказал?
— Он велел мне отвести воду. «Поклон, говорит, чорбаджию. Муржу уже сделал свое дело, больше ему ничего не нужно».
Метекса закусил губы. Этот Муржу, лучший мастер-сукновал, пришел из Чечи, от Синапа, чтобы быть поближе к его дочери, чтобы передавать ей вести от разбойника... Ну-ну!.. Мерзкий пес!
Метекса вспомнил, как часто Гюла бегала в сукновальню и возвращалась оттуда с расширенными, разгоревшимися глазами.