Остаток вечера доктор Макферсон не отходил от меня ни на шаг, присосавшись, словно пиявка. И становился все несноснее. Я от всей души возненавидел его Верхнюю Амазонию. Дело в том, что в свое время мне довелось разведывать рубиновые копи (то есть изучать техническую документацию по ним), и с тех пор даже вид рубинов вызывает у меня отвращение. Поэтому, когда Чарльз неожиданно расщедрился и подарил своей сестре Изабелле (супругом коей я имею честь состоять) рубиновое ожерелье (с камешками второго сорта), я уговорил Изабеллу заменить эти гадкие камни на сапфиры и аметисты, благоразумно заявив, что они лучше идут к цвету ее лица (и совершенно случайно угодил ей этим упоминанием о цвете лица). К тому моменту, как идти спать, я готов был утопить всю Верхнюю Амазонию в море, а этого негодяя с фальшивыми бровями и концессией избить, расстрелять, отравить или сделать с ним что-нибудь еще похуже.
Три последующих дня доктор Макферсон неоднократно возобновлял атаки на меня. Своими рубинами и платиной он поверг меня в состояние глубочайшего уныния. Ему нужен миллионер, который не лично бы эксплуатировал месторождения, а предоставил доктору средства на их разработку. Инвестору была бы предоставлена в качестве льготы долговая расписка от фальшивой компании, передающая концессию в залог. Я только слушал и улыбался, слушал и зевал, слушал и пытался вести себя грубо, и в конце концов вообще перестал его слушать. Но он продолжал безжалостно бубнить. Как-то я даже заснул на пароходе под его монотонное гудение, а когда проснулся спустя десять минут, то снова услышал: «Прибыль от тонны платины составляет столько-то и столько-то» (не помню уже, сколько фунтов, унций или драхм). Эти детали давно перестали интересовать меня. Я ощущал себя как тот человек, который «не верит в существование привидений», потому что повидал их достаточно.
Другие наши знакомые — краснощекий священник и его жена — оказались полной противоположностью этому типу. Он был из тех выпускников Оксфорда, которые играют в крикет, а она — жизнерадостной шотландкой, от которой веяло свежестью гор. Я прозвал ее про себя Белый Вереск. Миллионеры настолько привыкли иметь дело со всякого рода гарпиями, что стоит им только столкнуться с какой-нибудь молодой парой, простой и естественной, как они охотно вступают с ними в простые и естественные, подлинно человеческие отношения. Вместе с молодоженами мы устраивали пикники и многочисленные экскурсии. Они были настолько искренни в своей юной любви и так далеки от всяких мерзостей, что мы поневоле любовались ими. Но когда я случайно назвал ее Белым Вереском, она растерялась и только воскликнула: «Ой, мистер Уэнтворт!» Все же мы остались лучшими друзьями. А как-то раз ее муж предложил нам прогулку по озеру на лодке, а шотландская прелестница уверяла нас, что управляется с веслом не хуже мужа. Однако мы отклонили их предложение, поскольку подобные прогулки плохо влияли на пищеварение Амалии.