Все было предано забвению годы спустя. Однако кто-то не забыл Катлин. Темная поверхность камня не была запачкана пометом птиц или оплетена цепкими, вьющимися лозами. Гравий, окружавший обелиск, был грубо, но весьма эффективно очищен от сорняков. Жаклин почему-то сомневалась, что это сделал Сен-Джон.
«О дикое место! Священное и окутанное чарами, / На которое часто приходят под убывающей луной…» Возможно, для Катлин это место связано с воспоминаниями радости, боли или вдохновения. Случилось ли с ней что-нибудь здесь? Почему она выбрала такое пустынное место, чтобы положить конец своей жизни? Тихая прогалина теперь, похоже, часто посещалась, но не только для того, чтобы дать ответ на безответные вопросы. Она распространяла жуткую, сверхъестественную ауру. Жаклин переборола желание бросить взгляд через плечо или неожиданно развернуться, чтобы встретиться глазами с невидимым наблюдателем, которого она почти физически ощущала. Конечно, все это нонсенс. Но если мертвые возвращаются… если бы Катлин вернулась, то это произошло бы именно в таком месте.
Солнце спряталось за горы, и ночь опустилась подобно плотной занавеси. Краски стекли с неба, с трепещущих листьев. Цветы дикого кизила, по форме напоминающие звезды, из белых сделались пепельно-серыми. Деревья, обступавшие Жаклин со всех сторон, стали непроницаемой для взгляда стеной. Позади них что-то двигалось. Резко, как пистолетный выстрел, треснула ветка.
Жаклин в одну секунду очутилась в машине. К ней вернулась способность соображать, когда двери были закрыты и заперты. Она перевела дух и покачала головой. Воображение — это великолепная вещь, если не заходит так далеко.
Мотор заревел с пол-оборота, и лучи передних фар не высветили ничего подозрительного. Должно быть, это было животное, успокоенное ее долгим молчанием, решившее, что она ушла. Лось или медведь. Неудивительно, что Катлин уехала так далеко; это место хранило очарование всех отдаленных лесных массивов; оно напомнило Жаклин о прогалине, описанной в книге Катлин, на которой Хоксклифф встретил Ару, собирающую травы и говорящую с животными.
Жестом, обозначающим как вызов, так и извинения за свой испуг, Жаклин опустила боковое стекло. Воздух был влажным и холодным, а ветер нес какой-то призрачный цветочный аромат, смешанный с резким запахом хвои.
— Прости, что пришлось потревожить тебя, — сказала она в сумерки. — Я вернусь.
Это могло бы случиться раньше, когда она стояла, буквально пропитанная тишиной и тенями, когда ее касалось дыхание другого, более юного мира. Захлестывающее чувство присутствия чего-то таинственного было так же осязаемо, как и ураган. Даже сквозь бормотание мотора она слышала его — эхо дразнящего смеха и громкий, далекий голос: «… вернись… вернись… вернись…».