Зеркало моды (Битон) - страница 19
Помимо журнальных фотографий Габи Делис, на которые я набрасывался жадно, как ботаник на редкое растение, я сумел войти с ней в контакт и иным способом, через посредство тетушки Джесси. Она частенько рассказывала мне, как имела счастье побывать на утреннем спектакле, и во всех красках расписывала, какая была на артистке восхитительная мантия из перьев, каким милым жестом она срывала с головы шляпку, сооруженную из эгреток, и швыряла на другой конец сцены, на стоявший там шезлонг, под восторженные вздохи зрителей. Те, кто издавал эти вздохи – включая тетю Джесси и меня самого, внимательно разглядывавшего фотографии, – отлично знали: жемчуг на Габи стоит целое состояние, изумруды – самые что ни на есть настоящие. Они достались артистке за то, что она придумала свой собственный неподражаемый танец – другим женщинам оставалось лишь ее превзойти.
Габи Делис в некотором роде была символом переходного периода. Ее предшественницами были великолепные парижские кокотки конца XIX века. Будучи театральной звездой, она предвосхитила появление целого направления моды и шика, символом которого спустя двадцать лет стала королева экрана Марлен Дитрих. Критики в один голос твердили, что голосок у Габи как у канарейки, да и танцует она в целом дурно. Но остается вопрос: был ли тот окружавший ее ореол роскоши естественным или фальшивым? Мир, как известно, падок на фальшь – не я один восхищался Габи, ей рукоплескали страны и континенты.
Кругленькая, как страусиха, она имела черты и пропорции, далекие от классических, однако непостижимым образом к ней невозможно было придраться. Так, нос ее, мясистый, грушевидный, приплюснутый, великолепно подходил к вишневым губам. Да и вся она была будто съедобной – этакая фруктовая корзина. Это сравнение подчеркивали округлые груди с сосками мягкой формы. Нежная гладкая кожа цветом напоминала фрукты со взбитыми сливками, шелковистые волосы ее имели зеленоватый оттенок золотого марципана – как у Дориана Грея или, еще точнее, как у младенца в коляске. На ангельском личике выделялись печальные, полные нежности глаза, как у сенбернаров с романтических полотен сэра Эдвина Ландсира; тяжелые веки и роскошные печальные брови так и источали сострадание к ближнему. Стоило ей чуть улыбнуться спелыми губами, как обнажался мелкий жемчуг зубов. Улыбка ее была чувственной, игривой, добродушной, но несла на себе печать чего-то трагического, будто ее обладательница понимала: прелестным звукам вальса однажды суждено смолкнуть.
И вот с такими данными Габи Делис, обладательница совершенно варварского вкуса, бесстрашно ходила над пропастью по тонкому канату, рискуя сорваться в бездну вульгарности. Ее тянуло украсить себя всю с головы до пят, облачиться, подобно туземному вождю, в бесчисленные щитки и перья и выйти к соплеменникам. Ее своеобразный вкус гнал ее в чащу перьев и эгреток, к россыпям бриллиантов, шифону и мехам; так рождался новый стиль, который потом переймут звезды «Фоли Бержер» – клоунесса Мистангет и ее многочисленные последовательницы. Но у подражательниц часто получалось, скажем так, довольно безвкусно – да не воспримется эта моя фраза как насмешка: подобные наряды могла себе позволить только такая особа, как Габи Делис, более эксцентричная, чем сама эксцентричность.