— подумала она. —
Ну, удачи с этим». Они не найдут Наю. Никто не найдет. Она исчезла.
При мысли о Нае, в груди Бобби вспыхнула острая боль. Она плотно сжала рот, чтобы сдержать крик.
Она рухнула на кровать, с разболтанным визгом заскрипели пружины. Закрыв глаза, Бобби сосредоточилась на глубоких длинных вдохах — именно на том, что сказала бы ей делать мама, если бы была здесь. Это принесло скудное утешение. Где-то там, в полном одиночестве, в мире, полном зеркал, остался Кейн. А теперь уже не только зеркал, но и любых отражающих поверхностей. Он все равно, что мертв. Внимательно осмотрев комнату, она нашла единственный положительный момент в ее клетке — отсутствие таких поверхностей.
Всё это означало, что осталась только она — сначала Сэди, потом Ная, а теперь в любую секунду мог исчезнуть и Кейн, а она — в заточении. Они потерпели поражение. Бобби никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Ей оставалось только ждать.
Все, что у нее было в темнице — это время для обдумывания. Сколько бы Бобби не пыталась избегать воспоминаний о Нае, ей это не удавалось: вечеринка, на которую они ходили в костюмах Беллатрис и Добби; Ная в Британском музее, ощупывающая голые попы статуй, пока охранник не вывел ее из помещения; «анонимные» валентинки, которые Ная отправляла каждый год независимо от обстоятельств. Бобби так сильно будет по ней скучать. Она подавила горький смешок — утешало то, что она будет ощущать эту дыру в своем сердце максимум двенадцать часов. Кто знает, может они еще воссоединятся.
Она также думала о Кейне. Кейн проделал с ней настоящий сказочный трюк — он разбудил ее поцелуем. За пять дней она пережила больше, чем за все свои шестнадцать лет. Теперь его нет, а она хотела его так, как никогда ничего не хотела в жизни (включая винтажную печатную машинку, которую она умоляла купить, когда ей было двенадцать).
В Изоляторе невозможно было определить, сколько прошло времени. Она все еще была в пижаме, без часов и без телефона. Снаружи доносился плеск волн, разбивающихся о скалы, во дворе не прекращался стук дождя. Водосточный желоб или вроде того, должно быть, тоже протекал, поскольку за ее окном что-то непрерывно капало и брызгалось, скапливаясь в дорожку.
Нет… стоп.
«Конечно же, — подумала она. — Мэри…»
Капли, стекающие на плитку в холле; душевой комнате; ванной комнате старост. Она всю неделю слышала это капанье… где-то за пределами слышимости. Теперь оно достигло высшей степени интенсивности.
Бобби сидела на кровати до тех пор, пока ее ноги и ягодицы не онемели настолько, что она стала ходить, чтобы восстановить кровообращение — не то, чтобы там было много пространства для передвижения. В комнате становилось все темнее и темнее, ее размеры будто уменьшались и уменьшались, а тем временем буря снаружи все усиливалась. Раздались раскаты грома, словно небо проголодалось, через неровные интервалы замерцали молнии.