Все эти дни стояла прекрасная погода, небо было безоблачно. Волгин знал, что это делалось вопреки расписанию специально для него. Календарь был нарушен, вероятно, впервые за много лет.
Октябрьский парк всегда был полон людьми. Было очень много детей. Волгина замечали сразу, но ни разу больше возле него не собиралась толпа, как это случилось в первый день его прилета в Ленинград. Распорядился ли об этом кто-нибудь или это явилось следствием свойственной людям новой эры чуткой деликатности, изменившей им один-единственный раз, Волгин не знал.
Он видел, что на него смотрят с любопытством, но не навязчиво. Многие улыбались ему или приветствовали дружеским жестом.
Это внимание не было ему неприятно.
Иногда Волгин спрашивал, как пройти к тому или иному месту, Ему отвечали вежливо и просто, ничем не показывая, что спрашивающий человек необычный.
Он видел, что люди были бы рады поговорить с ним, но никто не делал ни малейшей попытки завязать разговор. Инициативы ждали от Волгина.
А он сам никак не мог заставить себя заговорить с ними о чем-нибудь постороннем. Ложный страх поставить себя в смешное положение, показаться невежественным дикарем не оставлял Волгина.
И люди, казалось, хорошо понимали это.
Волгин отлично знал, что его опасения неосновательны. Никто никогда не улыбнулся бы его "невежеству": оно было слишком естественно и понятно.
Он понимал это, но все же чего-то боялся.
Каждый день он решал, что сегодня обязательно познакомится с кем-нибудь, но каждый раз возвращался домой, не выполнив этого решения.
Даже с Мэри и Владиленом он говорил не обо всем. Он "отводил душу" только в редких беседах с Люцием по телеофу. Своего отца Волгин не стеснялся и мог говорить с ним свободно.
Окружающие замечали, что характер Волгина начинает портиться. Все явственнее проступали признаки тоски по прошлому. Он сам видел это.
Комфорт в доме все чаще раздражал его. Иногда ему мучительно хотелось своей рукой повернуть кран умывальника, самому открыть дверь. Он попросил Владилена вызвать механика и выключить автомат в своей спальне. Это было тотчас же исполнено, и Волгин с удовольствием убирал комнату и стелил постель. Он был бы не прочь вообще убрать все автоматы в доме, но сдерживался, не желая доставлять неудобства Мэри и Владилену.
А они оба скучали в этом вынужденном безделье. Пребывание в Ленинграде становилось томительным. Они с нетерпением ждали, когда, наконец, Дмитрий решит продолжу путешествие.
Они видели, что Волгин день ото дня становится все более мрачным и раздражительным, и с тревогой сообщали об этом Люцию.