«Итак, от фашистского шпиона до бандита, грабителя и мошенника, — подумал я. — Не очень-то приятная личность этот Хохваген».
Тем не менее, утром я попросил лейтенанта Ясыченко сходить в тюрьму и в предварительном порядке побеседовать с Хохвагеном.
Из тюрьмы молодой лейтенант возвратился возбужденным.
— Ну, как? — спросил я.
— Этот Хохваген настоящий шакал, фашист с пеленок. Был членом «гитлеровской молодежи», служил в «СС». Проговорился, что был и на восточном фронте, где-то в районе Харькова. Но когда я стал уточнять это обстоятельство, заявил, что там не был.
На юношеском лице лейтенанта появился оттенок гордости, который, как мне показалось, должен был подчеркивать чрезвычайную важность проделанной им работы.
Одобрительно улыбнувшись, я попросил его составить подробную справку о беседе с Хохвагеном, а когда ознакомился с ее содержанием, то увидел, что ничего конкретного в ней нет.
— О чем же ты беседовал с этим «шакалом»? — попытался уточнить я. — Насколько мне известно, не в твоей манере обмениваться любезностями с фашистами?
— Видите ли, — смутился лейтенант, — он был очень дружественно настроен, заверял, что не причинил русским большого зла. Чувствовалось, что он разочаровался в Гитлере и всю прошлую жизнь считает роковой ошибкой. К тому же, нам мешал беседовать австрийский жандарм. Думаю, что в нашей комендатуре он был бы куда откровеннее.
— Хорошо, — сказал я, — давай доставим завтра его сюда для более обстоятельной беседы. Не исключено, что он был причастен к крупным военным преступлениям. Во всем этом следует разобраться.
— Создается впечатление, что он лезет прямо в открытый гроб, слишком уж разговорчив.
— А не создается ли впечатление, что он намеревается выведать какие-либо секреты?
— Во время нашего разговора, — с ухмылкой произнес лейтенант, — он много раз хвалил русскую водку, и, как мошенника, его мог заинтересовать секрет ее изготовления. Говорят, за этим секретом охотятся даже американцы.
Я укоризненно посмотрел на Ясыченко и, не ответив, склонился над документами. Поняв, что мне не до шуток, он удалился.
«Во-первых, — размышлял я, — от друга ли это письмо? Не является ли оно провокационным? Но какую цель в таком случае мог преследовать автор письма? Допустим, советские органы покарают еще одного военного преступника? Что же, возможно. Среди австрийцев немало честных людей. Не все ведь австрийцы и немцы совершали преступления, и этого нельзя забывать. Фашизм — вот кто совершал преступления, вот кто враг австрийского, немецкого и всех свободолюбивых народов. Конечно, автор не сообщает ничего конкретного. Но можно допустить, что он хотел бы остаться в тени или плохо осведомлен и ставит своей целью лишь дать сигнал в надежде, что советские органы разберутся. Ведь это факт, что все указанное в письме в общих чертах уже нашло свое подтверждение».