Я взял письмо и снова стал разбирать его по строчкам начиная со слов:
«В тюрьме местечка Ш. сидит австриец Хохваген Готтфрид…».
Итак, это подтверждается тюремным делом на Хохвагена, просмотренным мною. А также лейтенантом Ясыченко, посетившим тюрьму и беседовавшим с ним лично.
«…За кражу и мошенничество с бриллиантами…».
По данным тюремного досье, Хохваген осужден за ограбление ювелирного магазина. Из документов видно, что он занимался и мошенничеством.
Это обвинение, как и предыдущее, также подтверждается документом.
«Во время войны был на восточном фронте, где являлся сотрудником немецкого абвера».
Ясыченко доложил, что Хохваген не скрывает свою службу в районе Харькова, но это требует дополнительного уточнения. Видимо, не случайно автор указывает:
«Он многое знает и должен будет рассказать все». Знать-то знает, но вот расскажет ли?
«Но торопитесь, он добивается перевода в другую тюрьму в западной зоне».
Среди документов в тюремном деле оказалось письмо Хохвагена жандармскому комиссару, в котором он действительно ходатайствует о переводе в тюрьму города Л., расположенного в американской зоне. В качестве предлога используется тот факт, что в Л. заключенные привлекаются к столярным работам, с которыми, как уверял Хохваген, он знаком с детства. В тюрьме же местечка М. заключенные работали в качестве каменотесов. Далее следовали заверения в ревностном желании трудом искупить вину перед отечеством и занять достойное место в обществе.
Что касается намека на связь Хохвагена с западом, то он внушал опасение лишь по логике подтверждения всех других обвинений, высказанных неизвестным автором в его адрес.
«Неизвестный автор, — рассуждал я. — Но ведь подобные анонимки очень часто свидетельство трусости и подлости их сочинителей? Да, очень часто, но не всегда. Будь это в Советском Союзе — это было бы трусливо и подло. Но здесь?.. Не будет же оккупация вечной? А ведь человек, отправляющий сообщение в советскую комендатуру, определенно рискует. Кроме того, автором мог быть и бывший сообщник Хохвагена, также несущий ответственность за совершенные преступления. Вобщем, завтра Хохваген будет у меня, и тогда многое выяснится».
Хохваген переступил порог моего кабинета в сопровождении двух австрийских жандармов.
Подняв голову, я увидел перед собой худощавого человека очень высокого роста, лет тридцати пяти, со стриженой головой, темно-карими глазами, большим носом и узким маленьким ртом. Его необычайно длинные руки заканчивались массивными, тяжеловесными ладонями с толстыми пальцами.
«Руки эсэсовца, — подумал я, — такие руки я видел в каком-то кинофильме у гестаповского палача, который хватал свои жертвы за горло и уже мертвых, задушенных сталкивал в канаву».