— Поговорим о портрете, — продолжал Зарницкий. Поскольку это не касается капитана, он может подождать здесь, а мы тем временем совершим экскурсию в мастерскую. Кстати, вы сумеете оценить и точность рисунка. На это потребуется не более часа. Ну, как, согласны?
— Но прежде мы выпьем, — предложил я.
— За дружбу, — уточнил Ковальчук.
Он снял с себя пиджак и повесил на спинку стула. Подоспевшая Инга сразу же переместила его за стойку.
— Так неудобно, — сказала она, — и загораживает проход.
В ответ Ковальчук только махнул рукой и снова заказал коньяку.
— Жду ровно час, — пробурчал он мне вслед.
Пройдя вместе с Зарницким через мост, мы свернули к Рингу и вошли в подъезд шестиэтажного дома. На площадке второго этажа Франц остановился, открыл ключом дверь и отступил, пропуская меня вперед.
В первой комнате была мастерская. Стены здесь были завешаны полотнами, на которых, как это и описывал незадачливый лейтенант Костров, «красовались» голые женщины. На других полотнах были нарисованы ангелы с еле заметными крылышками.
Повсюду валялись банки с краской, обрывки материи, старые кисти и винные бутылки, представлявшие, судя по этикеткам, образцы доброй половины бутылочной продукции мира.
— Эти картины находят спрос, — заметив мое смущение, пояснил Зарницкий. — Говорят, что они повышают тонус. Вы не находите, что искусство рисования родственно медицине, биологии, психологии…
— Вполне возможно, в основе нашего мировоззрения лежит принцип, утверждающий, что все явления в природе и обществе, как бы на первый взгляд не казались контрастными и непримиримыми, связаны между собой и обуславливают друг друга.
— Да? — удивился Зарницкий. На какой-то миг он помрачнел. — Но оставим философию, — предложил он, грустно улыбнувшись, — жизнь такова, что иногда в нее приходится заглядывать с черного хода, хотя он и связан с белым.
Я заметил, что он пьянел, и этот процесс сопровождался у него ослаблением воли.
«Жаль, что он живет в Первом районе, а то взял бы его прямо здесь», — подумал я.
— Пройдемте, — указал он мне на дверь в соседнюю комнату.
Но едва мы переступили порог, как по комнате метнулась женщина. Она судорожно схватилась за штору в тщетной надежде прикрыть себя.
Это была голубоглазая блондинка Эльфи, известная мне из показаний Кострова.
За перегородкой послышался скрип кровати. Я отступил назад, в мастерскую. Зарницкий сделал еще два шага по комнате, потом заколебался, повернул обратно, вышел, закрыл за собой дверь. Он сделал это очень осторожно, словно боясь разбудить кого-то.
По его ошеломленному виду можно было понять, что era механизм «не сработал», где-то произошла осечка.