– Я знал, что одна там осталась, – говорит он, останавливаясь, чтобы выкашлять дым из легких. – Правда, искать пришлось долго…
Он вытаскивает пробку и не отрываясь – с наслаждением – пьет из горлышка.
– За партию будущего! – провозглашает он.
Вытирает губы и передает бутылку инженеру. Жан-Батист берет, пьет, а потом горлышком бутылки указывает куда-то за спину Армана.
– Трава горит, – произносит он.
И это правда. Сотни горящих кончиков травы видны между церковью и крестом проповедника, и каждый кончик – нежнейший цветок, расцветающий лишь на секунду-другую. Какая неожиданная красота! Невозможно оторвать глаз.
У них за спиной в тени огня принимается выть голый, как червь, старый настоятель.
Человек – не молодой и не старый – сидит в приемной одного из крыльев Версальского дворца. Если не считать отражения его собственной черной фигуры в зеленоватой дымке зеркал, он один. На этот раз напротив него в узком кресле уже нет элегантного незнакомца. Но снова октябрь, и в этом одном достаточно сходства.
В конце приемной – закрытая дверь министерского кабинета (и в этом тоже сходство). Через некоторое время, если желтоглазый слуга до тех пор не выйдет, чтобы впустить человека, он подойдет сам и постучит или же поскребется в дверь, а потом вручит свой отчет – тридцать аккуратных, перевязанных ленточкой страниц, которые лежат у него на коленях, с подробным описанием – при изрядном количестве необходимых опущений – того, как было уничтожено кладбище Невинных вместе с кладбищенской церковью.
Сидящий поглаживает обложку отчета краем ладони, стряхивая какую-то воображаемую соринку – вероятно, частичку пепла. Весьма поучительно осознавать, сколько всего может вместить документ, бесстрастный и с виду безобидный, как сложенная салфетка! Целый год костей, могильной жижи и беспрерывного труда. Мумифицированных трупов и песнопений священников. Год, не похожий ни на один из тех, что ему довелось прожить. А может, и тех, что еще ждут впереди? Год изнасилования, самоубийства, гибели человека от несчастного случая. Но и дружбы тоже. Вожделения. Любви…
Что до пожара, который положил конец всему, то это тема последних пяти страниц отчета, причем выяснилось, что их не так трудно написать, как он опасался. Подпустить немного лжи о том, как и когда он обнаружил, что горит церковь, добавить несколько фальшивых предположений о причинах возгорания. А после кратко рассказать о самом пожаре: как все горело до середины следующего дня, как огонь полностью уничтожил церковь и домик пономаря, сжег склепы на галереях (за исключением западных), повредил два здания на Рю-Сен-Дени и одно на Рю-де-ля-Ферроннери, однако все три могут быть отремонтированы. Не было нужды описывать – ибо какое дело до всего этого министру? – что трава на следующий день стала похожа на стеклянные черные палочки, рассыпавшиеся у них под ногами, что крест проповедника торчал вверх, словно черная рука тонущего в пучине человека, а дым висел над кварталом два дня, и лишь потом сильный ливень его разогнал, или что доктор Гильотен признал старого настоятеля невменяемым и сам отвез его в экипаже в богадельню Сальпетриер.