А от кого он не зависел? На кого не взвалил часть своей ноши? Даже отчет он не смог бы написать без Элоизы, которая сидела рядом за столом в его бывшей комнате и помогала составлять страницу за страницей. Когда он не мог отыскать в памяти нужное слово, она подсказывала ему, а при необходимости писала на бумаге, чтобы он мог скопировать (грамоте Элоизу научил похотливый церковник, а Жан-Батисту ее вбили розгами братья-ораторианцы). На отчет ушло три дня – сентябрьская жара накатывала в открытое окно, над городом грохотал гром без единой капли дождя. Потом, когда дело было сделано, они принялись собирать вещи. Жан-Батисту хватило часа, чтобы сложить свой сундук. Элоизе с ее книгами и шляпами, булавками, тапочками и лентами потребовалось на час больше, хотя она управилась бы быстрее, если бы на кровати не сидела Мари, вся в слезах, и не надо было утешать ее каждые четверть часа, напоминая, что скоро домой должна вернуться Зигетта.
Инженер не собирается встречаться с Зигеттой Моннар, во всяком случае, намеренно. Конечно, маловероятно, что та захочет его увидеть – что бы они могли сказать друг другу? – но ее ждут только к концу месяца, а в это время они с Элоизой уже будут в Белеме, а потом – в их новой квартире на Рю-дез-Экуфф.
Но что будет после? Кладбище что-то отняло у него – жизненные силы, которые понадобится восстановить, чтобы продолжить существовать дальше. Некоторое время ему надо будет стать чем-то вроде покойника, а еще лучше – вроде тех семян, что так долго, спящие и нетронутые, лежали в земле кладбища. Затем, когда Жан-Батист почувствует, что готов – и когда закончатся припрятанные ливры и золотые луидоры министра, – он мог бы навестить своего старого учителя Перроне и попросить его о каком-нибудь заказе, небольшом, но достойном, который не поставил бы его в зависимость от тех, кого он не уважает и кто не уважает его…
Он смотрит на дверь министерского кабинета. Не странно ли, что все закрытые двери непохожи друг на друга, что они бывают по-своему выразительны точно так же, как человеческие спины? Эта, например, говорит ему, что даже если он просидит тут до скончания века, она ни за что не откроется, разве только он откроет ее сам. Инженер встает, закладывает за ухо выбившуюся прядь, под мышку одной руки сует шляпу, а под мышку второй – отчет, подходит к двери, дважды стучит, прислушивается и берется за холодную изогнутую медную ручку. Комната пуста. Разумеется, пуста. Письменный стол на месте, большой письменный стол, но на нем нет бумаг, нет крошек миндального печенья, за ним нет министра. Был ли кто-то здесь за последние недели? Месяцы? Он аккуратно кладет отчет на середину стола, закрывает дверь, выходит через приемную в коридор, поворачивает, спускается на один пролет лестницы, идет по второму коридору, опять спускается по лестнице и оказывается в начале еще одного широкого и тускло освещенного коридора с дверями по обе стороны и тут вдруг понимает, что следует по тому же маршруту, по которому шел прошлой осенью, что повторил все те же самые ошибки и точно запомнил лишь дорогу, идя по которой тогда заблудился. Вот за