- Я глянула - ноги вы совсем разбили о щебень.
И я глянул. И правда. Больничные тапки были изорваны в хлам, на ступнях - коричневые корки ссохшийся крови.
- Не надо на "вы", Екатерина. Мне неприятно будет тебя на "вы" называть, как старую учительницу. Ты же моложе меня. А ноги - заживут ноги.
Екатерина кивнула:
- Это сын мой, сапоги я ему сказала принесть. Померяй, может, подойдут? Это мужа моего.
- А мужу уже не нужны? Сапоги-то справные, я погляжу.
- А нет больше мужа.
- Что так?
- В прошлую зиму ещё не стало. Они с отцом моим зимнюю рыбалку любили. Но, выпить любили больше. Особо - на рыбалке. Вот оба под лёд и провалились. Утопли оба. Осталась я и вдовой, и сиротой.
- Да, печально. Прости.
- Да, причём тут ты? Примерь. А нога не гнётся? Васька, воды принеси, кровь смыть. Да теплой найди.
Пацана как ветром сдуло. Пока его ждали, Катя рассказывала о своей незамысловатой жизни. Жила теперь одна, с двумя детьми: сын, Васька, и дочь пяти лет. Тяжело было. Очень благодарила меня. Оказывается, в это время должность бригадира пути - это о-го-го! Теперь полегче будет детей поднять. Легонько намекнула на виды на меня.
- Женат я, Катерина. Сын у меня ровесник твоему. Далеко они. Не знаю, увижу ли когда?
Вернулся Васька. Нёс большое брезентовое ведро. Катя села передо мной на корточки. Васька лил горячую воду (где только взял?), Катя мыла мне ноги. А-афигеть, я и не думал, что действие подобное может вызвать в душе моей такую бурю эмоций! Это было чудовищно возбуждающе, восхитительно. Настолько сокровенно, интимно. Ё-моё! Прости меня, любимая!
Отерев ноги каким-то полотенцем, Катя завернула ноги, как куклу в портянки, надела сапоги.
- Ну, как?
- В самый раз.
- Ты очень похож на моего мужа, даже размер ноги совпал. Пойдём, я провожу тебя.
- А работа?
- Так, мужики наши приехали. Их хоть и в армию забрали, но они служат все здесь же. Только некоторые попали на бронепоезд. Вот когда паровозоремонтный ещё один бронепоезд построит, часть из них с ним на фронт уйдёт.
Она поднырнула мне под руку, навалила на себя часть моего веса (я не сильно сопротивлялся) и мы так вот, фактически обнявшись, пошли дворами в сторону госпиталя. Разговаривая всю дорогу ни о чём. Мне было хорошо и приятно.
Утреннее солнце уже вовсю пригревало. На деревьях тихо шелестела пыльная листва. Где-то за деревьями садов-подворьев гудели паровозы, грохотали составы, а тут было тихо и как-то мирно, птички пели, будто и войны нет.
Катя больше не волокла меня, я сам нормально стал идти, но она не отстранилась, наоборот, как-то скромно, стыдливо, прижималась ко мне тёплым мягким телом, будоража и волнуя.