— Хорошо. Я посмотрю в карточках…
Вскоре из закоулка между шкафами раздался ее скрипучий голос:
— Каюмова Максумэ, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения… Подходит это вам?
— Да, да… Именно шестнадцатого года!..
— Каюмова у нас не учится. Перевелась в Ташкентский университет по семейным обстоятельствам…
Вначале с этим было трудно, почти невозможно примириться. Федотов собирался писать в Ташкент, но подоспели зачеты, — так и не собрался. Потом поехал на практику, впервые участвовал в археологической экспедиции. Нахлынули новые яркие впечатления.
С годами воспоминание о девушке с крылатым лицом потускнело, он уже неясно представлял себе ее, зато все ярче, будто поднимаясь из воды, возникал перед его умственным взором таинственный затонувший город, одна из загадок древней Согдианы. Так получилось: девушка забылась, легенда — нет…
Федотов закончил институт и одновременно курсы Эпрона, ушел в армию (началась война), воевал, был ранен, демобилизовался, возвратился к прерванному войной любимому делу — к подводной археологии, новой отрасли советской археологии.
Федотова видели после войны на Черном море в районе древней Ольвии, отыскивающего под водой затонувшую старинную гавань. Его видели в Феодосии, рассматривающего мраморных львов, которых шквал выбросил на берег. Его видели у Чудского озера, когда он поднимал со дна заржавелые кольчуги тевтонов.
Так, шагая по дну рек, морей и озер, молодой археолог добрел и до прозрачного горного озера в горах Таджикистана. Он шел к нему издалека, в течение многих лет.
Предпринятые Федотовым розыски убедили его в том, что в основе легенды о затонувшем городе лежит исторический факт. Город действительно существовал. Однако затонул ли он? На этот счет высказывались сомнения. Предполагалось, что он был осажден воинами Александра, пал и после разграбления, в отместку за слишком упорное сопротивление, был разрушен. Его начисто сравняли с землей.
Так ли это?…
До утра, до спуска на дно оставалось всего несколько часов, но, как всегда бывает, они были самыми томительными.
Федотов с завистью прислушался к разноголосому храпу, от которого сотрясался брезентовый полог палатки.
Озеро, там внизу, под горой, волновалось, — это было слышно. Наверное, ветер поднимался в горах. Волны глухо ударяли о берег. Что-то необычное чудилось Федотову в звуках прибоя.
Что же?…
Ага, прибой был не ритмичным, а каким-то лихорадочно-прерывистым, с паузами — как пульс у больного.
Очень медленно стал светлеть полог палатки, постепенно окрашиваясь в бледно-желтый, затем в розовый цвет. Можно было вообразить, что находишься внутри пестрой морской раковины.