В следующую секунду разразился гвалт такой силы, что даже герцог своею властью вряд ли мог бы его хоть немного приглушить; да он и не пытался. Распорядившись о немедленном аресте сэра Мерсхитта, а так же о пресечении любых беспорядков, помимо словесных, Логанн Горячий стал ждать затишья этой бури. Спокойно наблюдая за арестом рыцаря на бурлящей полемическими страстями площади, герцог был одним из немногих, заметивших юношескую фигурку, бегущую изо всех сил в развевающемся плаще и с колотящейся об ноги шпагой от противоположной трибуны к месту боя. С дальней стороны площади туда же уже спешили братья Таникча, таща за собой одного из лекарей, приглашенных городскими старшинами на турнир, специально с целью оказания помощи поверженным в боях воинам.
Лис — а это, разумеется, она была фигурой в развевающемся плаще — подоспела к Азерту первой. Он прилег на землю, опершись на правый локоть. Вся левая половина его доспехов была окрашена кровью, хлынувшей, когда Мерсхитт вырвал меч из раны.
Запыхавшаяся Лис упала на колени рядом с братом, погладила его влажные волосы, попыталась приподнять раненую руку, чтобы отстегнуть стальные нарукавники.
Затуманенные глаза Азерта глядели на нее с выражением, какое могло бы быть у охотника, обнаружившего в волчьем выводке цыпленка.
Морщась от боли рыцарь сел, стащил зубами металлическую перчатку со здоровой руки и протер поочередно оба глаза. Проделав все это, Азерт вновь уставился в ее взволнованные, голубые до синевы глаза.
— Это я, Аз! Я живая! — заверила она, чтобы поскорее рассеять все его сомнения.
— Парень, я не могу быть в Раю, — сипло проговорил Таникч, — а моя сестра леди Акьютт не может быть здесь и в таком наряде!
Герцог Логанн Траслитт Эйморкский, получивший в народе прозвище Горячий, которое шло к нему, как вторая кожа, нес на себе все признаки королевской крови Траслиттов: высокие скулы, выступающий вперед подбородок, резкие, словно орлиные, черты лица. Только волосы его, в отличии от шевелюр большинства представителей династии, были черного цвета. Он имел в народе и еще одно прозвище, о котором знал сам и даже гордился им, а именно — Хитроумный. Действительно, ни умом ни хитростью природа не обделила герцога. Рано придя к власти — в двадцать один год — он сумел за восемь лет своего правления влить свежую кровь в дряхлые сосуды замшелого, придавленного королевскими налогами и одичавшего из-за нехватки женской ласки старика Эйморка. Логанн всегда точно знал, где надо посильнее нажать, а где подмазать, кому и в какой мере можно позволить нарушить закон, а кого необходимо карать, не смягчаясь порой плачем и мольбами. При нем вновь ожили и начали потихонечку богатеть торговые города, и даже численность населения, благодаря некоторым его новым законам, касающимся распределения женщин, а так же его молчаливому попустительству контрабанде прекрасного пола в Эйморк, приостановила свое стремительное падение.