— Когда это будет? — спросил Колька.
— Это будет, — ответила Нарана в тот момент, когда он открыл глаза.
Он увидел Ахуку. Вспомнил, что Ахуке не открыто будущее.
Будущему не изменить прошлого. Нарана не хочет обессиливать Наблюдающего Небо излишним знанием. Она права. Если все так, если за Равновесием грянут Атилла, Чингиз-хан, Кортес — все трое хомо сапиенс… И Адольф Гитлер — тоже хомо сапиенс. Если все так… Тогда необходимо использовать каждый и любой шанс. «Поворот Ахуки» — один из шансов. Николай Карпов ничего не скажет Наблюдающему Небо.
С этим решением он поднялся на поверхность. Там светило солнце, и Ахука не спрашивал ни о чем. Он посмотрел на солнце, вздохнул, и стало ясно, что Ахука и сам знает все. Не хуже, чем пришелец, и уже давно. Задолго до поворота, названного его именем.
Кузнец Гийкхаг строил крылья. Об был сыном изгнанницы и был зачат в джунглях. Врачи не определили его развития, как это делается обычно — по просьбе матери и совету Нараны. Гийкхаг развивался замедленно, поздно получил раздвоение, поздно получил профессию. В строгом порядке Равновесия такие люди встречались реже, чем белые обезьяны. Многие чуждались его — и как Кузнеца, и как сына изгнанницы. Смутно подозревалось, что он был зачат от малоголового. Но Ахука любил его, и не за одну лишь мечту — летать без Птиц. Однажды вечером Ахука попробовал объяснить Кольке и Дхарме, почему он носится с Гийкхагом:
— Пойми, Адвеста… Ты поймешь. Гийкхаг три с половиной года от рождения был по ту сторону от Границы. Вне воспиталища. Ничем другим он не отличается от прочих, и зря болтают, что он сын малоголового.
Дхарма усмехнулась:
— Ни один Врач этому не поверит.
— Ты сказала, Дхарма. И я говорю: пусть мать Гийкхага не принимала бахуша. Из-за этого он не перестал быть Головастым, и ничего не потерял, кроме способностей к одной группе профессий. Взамен он получил свободу выбора. Понимаешь? Дхарма и я кроме своей работы годимся только в Охотники. Оба мы не станем Певцами. Никогда. Наши матери пожелали, чтобы мы стали Учеными. А Гийкхаг мог воспитаться и Певцом и Ученым, его мать не принимала бахуша, — терпеливо объяснял Ахука. — Он может стать и Певцом и Управляющим Равновесием.
— Плохим Певцом.
— Худшим Певцом, чем Паа, и Врачом, худшим, чем ты, Дхарма, но заметь себе: его стремления с младенчества были разнообразными. И тебе, и мне не удалось позавидовать птичьему полету, а Гийкхаг строит крылья.
— Мы знаем с младенчества, что будем летать на Птицах. Но я, — щелкнула себя по животу Дхарма, — я буду принимать бахуш, что бы ты ни говорил…