Страсть, с какой Салинас стремился проникнуть в сущность вещей и явлений, привела к тому, что он стал чуточку циничным, и прежде чем приступить к какому-нибудь делу, задавался вопросом: а кому это выгодно? В результате Салинас приобрел дурную привычку быть постоянно начеку, жить, пряча душу от всех и вся. Такая жизненная позиция обеспечила ему успешную учебу в Гарварде, а также начало многообещающей карьеры в чикагской фирме, с сомнительной, правда, репутацией, так как заправляли ей серые, неприметные люди. Года через три, пресытившись жизнью в этой фирме, где все было строго определено внутренним распорядком, Салинас решил вернуться на юг Европы, открыть свою собственную юридическую контору, используя свой опыт юриста, умеющего говорить на языке транснациональных корпораций. Жизнь его сложилась теперь так, что он постоянно летал из Мадрида в Барселону и обратно.
Понедельник, 11 января
Проведя день в Вике, Лафонн возвращался в Брюссель на «мистэре». Он прокручивал в памяти все происшедшее за день. Ему вспоминались отчаяние и в то же время наглость Салы и гигантские цистерны, наполненные водой с тонким слоем масла, плававшим поверху. Бельгиец все больше утверждался в мысли, что именно ему. Иву Лафонну, — причем не рассчитывая на чужую помощь, — придется решать эту проблему. В том состоянии, в каком сейчас находился, Сала был только помехой, так как не способен был рассуждать и действовать хладнокровно.
«Я должен сам распутать это дело, — не на кого надеяться. Ведь это я рекомендовал административному совету вложить капитал в фирму Салы. Это сейчас может обойтись мне очень дорого, если вообще не положит конец моей карьере», — говорил сам себе Лафонн.
«Сложись обстоятельства иначе, не стал бы я марать руки об это дело, просто плюнул бы на пять миллионов долларов, которые мы вложили в этого шута горохового», — продолжал рассуждать бельгиец.
«К тому же, кто меня уверит, что Сала не украл сам у себя это злополучное масло, и именно поэтому не хочет поставить полицию в известность о случившемся, а вовсе не потому, что уклонялся от уплаты налогов?» — раздумывал далее Лафонн, ощущая, как все больше и больше напрягается.
«И если это так, то я попал в очень трудную ситуацию. А вдруг раскроется, что этот тип и нас обжуливает, хочет положить в карман все деньги, что стоит пропавшее масло? Это же целый миллиард песет! А десятая часть этой суммы принадежит нам. Значит, сто миллионов песет. Нет, за такое я вполне могу потерять свою должность».
Лафонн почувствовал, как шелковая рубашка прилипла к коже, все тело покрылось холодной испариной.