Он вошел в комнату, обливаясь потом, все еще ощущая в ноздрях запах крови. Закрыл за собой дверь, запер на задвижку. На белом комоде все также горели три свечи в канделябре, и он не стал их гасить. Первым импульсом было опорожнить пузырь в ночную вазу, но вместо этого Мэтью подошел к решетчатым дверям — как следует вдохнуть морской воздух и, быть может, очистить голову от кровавого тумана.
И тут он увидел, что рядом с кроватью в белом кресле с высокой спиной, украшенной черной вышивкой, сидит автомат профессора Фелла.
Сидит, закинув ногу на ногу.
— Добрый вечер, Мэтью! — поздоровалась машина голосом совершенно не металлическим и не скрежещущим, но все равно жутким в своем механическом спокойствии. — Я думаю, что нам непременно нужно побеседовать.
Земля прекратила вращение свое? Пол провалился под Мэтью? Захохотал огненный ад демонов или возрыдали эскадрильи ангелов?
Нет. Но Мэтью все равно чуть не упал, сердце едва не лопнуло и мозг завертелся волчком от мысли, что автомат профессора Фелла — не машина, а сам профессор.
Это существо было одето все в тот же белый костюм с золотой оторочкой и декоративными золотыми спиралями. И та же на голове треуголка с золотым шитьем. Те же телесного цвета перчатки, закрывающие руки с длинными пальцами, тот же телесного цвета клобук на голове и лице, сквозь который угадываются кончик носа, скулы и глазные впадины. Но когда фигура заговорила, Мэтью отметил легчайший трепет материи над ртом.
— Да, — сказал профессор Фелл. — Меня радуют эти игры.
Мэтью онемел. Как на только что лишенном тела лице Джентри отражались попытки понять, где-как-почему, так и лицо Мэтью дергалось от тех же вопросов.
— Вы очень молоды, — продолжал профессор. — Я к этому не был готов.
Мэтью сделал несколько судорожных вдохов, и к нему вернулся голос.
— Я настолько немолод, насколько… мне нужно.
— Старше, быть может, чем вам положено. — Пальцы рук в перчатках переплелись. — Вы повидали много страшных картин.
Мэтью заставил себя кивнуть, а ответ пришел без усилия:
— Сегодня, вероятно… было самое худшее.
— Я бы принес свои извинения, но эта сцена была необходимой. Она послужила многим целям.
Мэтью ответил пересохшим ртом:
— Цели испортить мне аппетит к десерту она определенно послужила.
— Будут и другие трапезы, — сказал профессор. — И другие десерты.
— И другие отпиленные головы?
Уж не улыбка ли это мелькнула под клобуком?
— Возможно. Но не за обеденным столом.
Осмелится ли он спросить? Осмелился:
— Чьи?
— Пока не знаю. Буду ждать, пока вы мне не скажете.
У Мэтью возникло ощущение, что он застрял в середине дурного сна. Это происходит на самом деле, или он отравился устрицей? Вдруг показалось, что в комнате темно, хотя свечи горели весело. Хотелось, чтобы профессор не сидел так близко. Хотелось оказаться где угодно, только не здесь, не с императором преступного мира и злым роком Кэтрин Герральд в четырех шагах от себя.