местными интересами.
Он готовился к этому еще зимой в Иркутске, но здесь, в
станице Чинданской, было много нового, нисколько не
похожего на жизнь, которую он прежде видел. И быт иной, и народ
другой.
V бригадного командира и среди казаков все разговоры
сосредоточивались на Монголии, Китае и Маньчжурии. Говорили о
караванах, которые в том году должны были тронуться внутрь
Китая. Но вообще-то народ здесь был малоподвижный и не
особенно разговорчивый. Кропоткин даже жаловался на чинданцев:
«Нужен гидравлический пресс, чтобы выжать от них хоть
словечко».
Кропоткин, хорошо изучивший все ухватки местных торговцев,
репетировал со своим хозяином роль купца.
— Присаживайтесь, Петр Алексеевич, — говорил ему капитан,
когда на стол ставился пыхтящий самовар.
— Покорно благодарим-с! И здесь посидим, — отвечал
Кропоткин, садясь вдали на кончик стула, и принимался пить чай
«по-купечески»: дул на блюдечко, грыз кусочек сахара, с которым
выпивал три-четыре стакана.
Казаки, охранявшие границу, были своего рода казачьей
аристократией. Жили они в хороших домах, сытно, лениво. В своем
быту и хозяйстве они кое-что переняли от соседей — монголов.
Обилием блюд и приправ еда была похожа на китайскую. В каждом
казачьем доме были большие зеркала, в которые, может, никто и
не смотрелся, и висячие лампы, которые редко зажигались.
Казачки одевались хорошо; были среди них и франтихи, носившие даже
модные тогда кринолины. Среди загорелых казаков часто
попадался слегка монгольский тип лица, и любой казак хоть немного говорил
по-монгольски.
В Цурухайтуе Кропоткин никак не мог примириться с бытом
своего хозяина, целые дни проводившего дома, не ударяя палец
о палец.
Как и монголы, казаки разводили громадные стада скота,
которые.пасли у них буряты, эвенки и казаки победнее. Лучших
пастухов, чем буряты и эвенки, трудно найти. Уменье
обращаться с лошадьми и вообще со скотом у них доведено до
совершенства.
Всем казакам была свойственна удаль в обращении с
лошадьми.
Как хорошего наездника и любителя коней, Кропоткина
привлекали огромные казачьи табуны, и в дневнике он подробно
описал укрюченье и клейменье лошадей перед отправлением их в
косяки.
«Выбрав свою жертву, — пишет Кропоткин, — укрючник во весь
мах несется за ней, врезываясь в середину табуна; табунный конь,
завидев укрюк (длинный шест с арканом на конце), несется что
есть мочи, но седок не отстает, следит за малейшим движением
коня, ловко маневрирует своим укрюком, наконец улучит минуту
и накидывает его. Конь не сдается, мечется во все стороны, но
укрючник крепко сидит в седле, иногда даже, для большей крепо-