люди.
В орочонской деревушке экспедиция сделала привал. Люди
немного отдохнули и с новыми силами двинулись дальше.
Все приободрились и были уверены, что их цель будет
благополучно достигнута. Исчезли опасения — и вместе с этим силы точно
утроились. Позади были дни, когда измученные путники брели в
неведении, выйдут они или нет на какую-нибудь дорогу, к каким-
нибудь населенным местам или им, измученным и голодным,
придется возвращаться обратно по компасу и по снятой Кропоткиным
карте на запад к своей границе.
Теперь уже не было никаких сомнений, что экспедиция на
верном пути.
Старая китайская дорога шла на Мэргень. Правда, дорогой ее
можно было назвать только условно. Двигаться по ней было
немного легче, но по мере того, как караван углублялся в горы,
прорезанные падями, все тяжелее приходилось лошадям.
«Тут мы очутились, — пишет Кропоткин, — в лабиринте пологих
падей. Пади эти покрыты такой яркой зеленью, что издали
можно было заглядеться на них, но ступит лошадь — и под покровом
травы везде сочится вода; тихо пробираешься по пологой
покатости.
Вся падь покрыта слоем чернозема, напитанного водой, как
губка. Кругом все мертво, время от времени только раздается
«рявканье» гурана — самца дикой козы; людей не видно; в одном
только месте наткнулись мы на двух спрятавшихся за дерево
орочон. С испугом просили они казаков не трогать их жен и детей,
оставленных в таборе, к которому мы вскоре должны были дойти».
В этом районе пришлось пробираться в лабиринте пологих
падей и многочисленных ручьев, образующих реку Малый Хайлар,
которая, сливаясь с рекой Большой Хайлар, образует пограничную
с Забайкальем Аргунь.
* * *
Неизвестно было, что представляет собою гребень гор Большого
Хингана: верно ли, что он так грозен и недоступен, как о нем
говорили, действительно ли его склоны необычайно обрывисты,
высоки и круты, а ущелья всех его ручьев и рек очень тесны и заросли
непроходимыми лесами. Эти мысли не оставляли Кропоткина, когда
он в своей одноколке приближался к перевалу через Большой
Хинган.
Наконец караван добрался до последнего перед перевалом
ущелья, покрытого хвойным лесом, и медленно пополз вверх по его
склонам. Проводник, который каким-то особым чутьем охотника
много раз помогал находить нужное направление, теперь был
свободен и занялся своим прямым делом. Он то и дело оглашал тайгу
меткими выстрелами из фитильного ружья, которое даже для
Маньчжурии было устарелым. Он бил коз и снабжал караван
мясом. По вечерам под старыми елями и пихтами разводили огромный
костер и над ним на вертеле жарили куски козьего мяса.