Мы до темноты бродили в тот день по Москве. Я показал ей консерваторию и дворец Морозова на Спиридоновке, и тихие Патриаршие пруды, и один очень красивый дом на улице Герцена, и зеленый Миусский сквер, на котором прошло мое детство и над которым возвышались
в то время обломанные темные стены храма Александра Невского.
А когда мы устали, я позвал Маргариту Николаевну к себе — пить чай.
Мама уже вернулась с работы, и поэтому мы не только попили чай с сахарином, но и пообедали. И затем посмотрели из окна на один из первых московских салютов.
Потом Маргарита Николаевна взглянула на часы и потянулась к пилотке. Я проводил свою учительницу до трамвайной остановки. Ей нужно было ехать на трамвае «Б». Куда ехать, она не говорила. А я не спрашивал, потому что понимал: она и не может мне этого сказать.
Она крепко ¿жала мою руку, когда появился из-за угла трамвай «Б».
— Будь здоров,— сказала она. — Спасибо за то, что показал мне Москву. Я ее теперь по-другому увидела.
Она, оказывается, очень теплая... Ну, пока! Вернусь с задания — зайду к тебе.
Маргарита Николаевна говорила это, уже поднимаясь на подножку трамвая.
— А когда вы вернетесь?
— Разве я знаю? — Она улыбнулась мне сверху. — Этого никто не знает.
Трамвай тронулся. А Маргарита Николаевна все еще стояла у дверей и махала мне пилоткой.
Я много месяцев ждал, что вот однажды постучат в дверь и я увижу на лестнице свою учительницу и снова пойду показывать ей Москву. Я даже продумал весь маршрут — хотелось показать очень многое...
Но я так и не дождался ее стука в дверь.
«Может, Маргарита Николаевна забыла?— думал я. — А может, просто она вернулась с задания в другой город? Мало ли что может быть!..»
Почему-то не хотелось думать о худшем. Никак не хотелось об этом думать...
И вот только вчера вечером, двадцать лет спустя, я узнал, что Маргарита Николаевна не забыла и не попала в другой город...
Меня пригласил вчера в гости сосед, полковник в отставке.
Когда-то, в войну, он был заместителем редактора фронтовой газеты. И теперь почему-то вспомнил об этом, стал рассказывать и даже похвалился тем, что сквозь все годы и невзгоды сумел пронести и сберечь подшивку своей газеты.
— Покажите ее мне!—- попросил я.— Я никогда не видал фронтовых газет...
И вот я осторожно переворачиваю грубые листы газетной бумаги. И на одном из этих листов я вижу знакомое лицо, знакомые веселые темные глаза и лихую пилотку на пышных черных волосах.
Я останавливаюсь и читаю заголовок над этим портретом: «Подвиг разведчицы».
Это о ней. О Маргарите Николаевне. О том, как ее рацию запеленговали, как радистка отстреливалась, пока не передала все, что было нужно, как ее потом схватили, пытали и повесили в деревне недалеко от Минска.