– Что с тобой? – спросил он, прикидывая шансы Чурсина дотянуть до утра. Выглядел он до того паршиво, что Егор уже всерьез планировал искать попутку и везти киллера в больницу.
– Легкое гниет, я ж после ранения толком не лечился, а потом денег не было, – сипло сказал Федерат. Он лег на спину, глядел в небо и говорил точно сам с собой, медленно и тихо, точно сказку плел, выдумывая на ходу.
– А влетел так, что и вспомнить смешно – в самоволку ушли, за чачей. – Чурсин криво улыбнулся. – В селе мужик один обалденную самогонку гнал, к нему только очередь не стояла. У приятеля сын родился, нас командир ради такого случая отпустил, мы к этому деду ввалились, взяли, как положено, тут же выпили, закусили. Выходим – а по нам очередь от ворот, приятеля насмерть, я в госпитале в себя пришел. Оказывается, фэйсы прикатили за бухлом и приняли нас за боевиков. Но дело потом замяли, им звезды поотрывали, вдове приятеля государство пенсию платит, а меня после госпиталя комиссовали. Санаторий предлагали, но я отказался…
Со стороны подворья раздался приглушенный расстоянием крик, негромко ухнули колокола, потом все стихло. Федерат сел, опираясь руками на траву, повернулся туда, всмотрелся в темноту.
– Пошли. – Егор потянул его за ворот. – Валим, говорю.
А сам сжимал в кармане мобильник, прикидывая: сейчас звонить или подождать, огорчить Влада сейчас или подождать до рассвета? Но ведь она на то и ночь, что во тьме все кошки серы, и кто знает, как оно обернется, а рисковать Егор не мог. Он дотащил слабевшего на глазах Чурсина до бытовки, сбил замок с двери, огляделся внутри, втолкнул Федерата в душный темный вагончик и сел на ящик у двери. Федерат устроился напротив, на груде мешков, лег на бок и прикрыл глаза. Колокол ударил еще раз, от звона пробрало так, что по спине побежали мурашки. Федерат шептал что-то себе под нос, потом умолк, и стало так тихо, что с трассы доносился шум двигателей и гудки сигналов. И еще где-то далеко внизу волны плескались о песчаный берег да негромко кричали птицы. Федерат не шевелился, закрыл глаза, но Егор чувствовал, что тот не спит. Он и сам гнал сонливость, ворочался на ящике, пару раз прошелся по бытовке, остановился рядом с мешками, спросил:
– Почему именно женский монастырь?
Спросил просто, чтобы не молчать, тишина сделалась невыносимой. От нараставшего напряжения Егор места себе не находил, то и дело глядел на часы, но прошло всего сорок минут. А сидеть им тут еще часа три, пока не рассветет, хорошо, что сейчас лето, и светает рано.
– А куда взяли, там и прижился, – не открывая глаза, отозвался Чурсин, – не до жиру, как говорится. Орехов же меня без жилья оставил, бомжем сделал. Я после дембеля сначала с одной женщиной жил, потом с другой, но расстались. Я и егерем работал, и сторожем, пофиг, лишь бы жилье было.