тянется? Вот и рванули казачки но домам - награбленное делить да самогон жрать!
- Вы казачков не трогайте, - сдавленным от бешенства голосом процедил Задорожный. - Вы на Дону не были и не знаете, что там творилось.
- Везде творилось...
- Творилось, да не такое! - Лицо Задорожного исказила гримаса боли. Там не усадьбы жгли - станицы! Да что там станицы, вся донская земля пылала! Запретили носить фуражки, штаны с лампасами, станицы переименовали в волости, хутора - в деревни, казаков насильно выгоняли из куреней, а в их дома вселяли пришлых, тоже насильно. Кто не согласен - к стенке! У белых служил - к стенке! Расстреливали но шестьдесят - семьдесят человек в день! Семьями уничтожали! И стариков, и детей, чтобы за родителей, надо понимать не мстили!.. Вот поэтому казаки и повернули к дому - сам себе не поможешь, никто не поможет!
- Это верно: сам себе не поможешь - никто не
поможет, - вяло согласился Крымов, - Только вот что я вам скажу, есаул... Самому себе можно помочь только сообща, объединившись, иначе... Иначе краснопузые как куропаток, перестреляют.
- К тому дело и идет, - неожиданно подал голос Федя. - Мы уже все у них на мушке,
По спине Крымова гусиными лапками побежали
мурашки. Он вдруг вспомнил своего егеря деда Тимоху,
который однажды, крепко выпив, полез на крышу
поправить подгнивший конек. И свалился. Да так неудачно, что сломал несколько ребер. Все думали - отлежится, и Крымов так думал и, когда ему сказали, помирает, не поверил - слишком много охотничьих верст протопал со стариком, знал его силу и выносливость, бесстрашие и твердую руку - зимой на спор с вилами на медведя ходил и вдруг - помирает!
Дед Тимофей лежал на кровати, сухой, неестественно длинный, в лице - ни кровинки, и, глядя в потолок, отдавал домашним последние указания - какой и из
чего смастерить гроб, где похоронить, кого звать на поминки, как жить дальше, жене. детям, внукам. Говорил он спокойно и деловит, от этой спокойной деловитости, рассудительности, обыденности происходящего Крымову стало страшно. Он неловко сунул и руку хозяйке сотенную и незаметно удалился.
Именно такой рассудительностью и спокойной делвитостью дохнуло на Крымова и от слов Феди. "Как будто крышку гроба забил", - подумал, поеживаясь.
- Глупый ты, Феденька, человек, - сказал Нестеренко, расценив заявление Машкова как опасное, оскорбительное для общества. - Чтобы взять нас на мушку надо голову иметь.
Федя старательно прожевал кусок свинины, посмотрел на Нестеренко. Взгляд был не злобен, но насмешлив, с хорошо выраженной издевкой.