— Миша, это я. Начальство будет спрашивать — я в библиотеке.
— В библиотеке? — удивился майор.
— Угу. А потом в театре. Шеф вчера назвал меня интеллектуалом и меломаном. Надо оправдывать доверие.
— У нас в отделе был один меломан…— начал Зубцов, но Панин перебил его:
— Знаю, знаю. Он плохо кончил. Привет, Миша!
— А ты в какой библиотеке? — спросил майор, но этого Панин еще и сам не знал, а потому повесил трубку.
В десять он уже сидел в пустом читальном зале детской библиотеки — ближайшей от его дома — и листал подшивку «Смены». Библиотекарша посадила Панина за стол прямо перед собой и все время с подозрением взглядывала на него. Читальный зал открывался только в одиннадцать, и капитан с трудом уговорил библиотекаршу впустить его в помещение. Даже милицейское удостоверение не произвело на девушку никакого впечатления.
— Что у вас, в милиции, своей библиотеки нет? — сопротивлялась она, никак не реагируя на улыбки капитана. На ее лице словно навеки застыла легкая гримаска брезгливости. Панин почему-то вспомнил бабушку, как она журила за то, что он гримасничал перед зеркалом: «Вот сведет тебе лицо судорогой, и будешь всю жизнь кривой ходить».
«А у тебя, милая, наверное, бабушки не было,— пожалел капитан девушку.— Ты так и проживешь всю жизнь, скривив свои губки».
Статья в «Смене» называлась «Дом Арлекинов». Она начиналась словами: «Двадцать лет — замечательный возраст: расцвет молодости! Для человека. А для театра, оказывается, роковой. В двадцать лет театр должен умереть, считал великий Станиславский».
«Красивые слова,— подумал капитан.— А что же театр? Решил не умирать?»
Дальше автор статьи писала о том, что на «Конгрессе дураков» в Ленинграде «Театр Арлекинов» проводили «в последний путь». «По-моему,— утверждала журналистка Сернушкина,— способность пошутить над собственной смертью — признак молодости».
— Хороший признак! — прошептал Панин с изумлением и посмотрел на библиотекаршу.
— Вы что-то сказали? — девица по-прежнему не спускала с капитана глаз. Наверное, боялась, что он выдерет нужный ему номер газеты и унесет к себе в управление.
— Способность пошутить над собственной смертью — это признак молодости?
— Как это? — библиотекарша так удивилась, что презрительная гримаска исчезла.
— Черный юмор! — вздохнул капитан и снова принялся было за статью, но фраза, произнесенная им, видно, не на шутку заинтриговала библиотекаршу.
— Я плохо поняла ваш афоризм,— сказала она и почему-то покраснела.— Вы хотели сказать, что в молодости со смертью нельзя шутить?
— Со смертью, милая девушка, в любом возрасте шутки плохи! — серьезно произнес он.— Это я вам официально заявляю. А тут,— он постучал пальцем по газете,— одна гражданка решила пошутить.