— Теперь вижу — ты! — усмехнулся Стах. — Смотрю и не верю, мне сказали, что ты погиб…
— Да вот не вышло по-твоему… — Я кивнул детям, указав на девочку: идите, мол, поиграйте с ней, а я поговорю с дядей. Мы поднялись и двинулись друг другу навстречу. В это время на террасу вбежала Богдана,
— Ты звал меня, и я пришла. Я же послушная, да? — Она обняла Петра за талию, напрашиваясь на ласку, и посматривала то на меня, то на моих детей, которые еще не успели сойти с террасы.
— Послушная, послушная, — ласково гладил перетянутые голубой лентой волосы и целовал ее в затылок Петро. Эти жесты и движения, так не вязавшиеся с тем, каким я его знал, отцовская нежность снова сделали его непохожим на того, прежнего, с которым я когда-то с радостью расстался.
Мои дети из вежливости пригласили Богдану поиграть, а мы, все еще не веря этой встрече, продолжали рассматривать друг друга.
— Ты совсем не изменился, — сказал наконец Петро.
— Все потому же, что не вышло по-твоему, а то наверняка превратился бы в покойничка, — со сладкой издевкой заметил я.
— Ну, ты уж совсем… — несколько смутившись, обиженно произнес Петро. — В те времена, скажу тебе откровенно, я только к вам двоим и относился с уважением — к Вапнярскому и к тебе…
Мне вдруг перехотелось говорить о прошлом, и я лишь спросил:
— Не знаешь ли ты о судьбе моей Гали и сына?
— Нет, не знаю. Помню только, Юрко Дзяйло говорил мне, что удачно пристроил и своих и твоих в немецкий обоз.
— Мне он об этом говорил тоже.
— Кстати, как он там поживает, как устроился? — спросил Стах.
— Как и все, — нехотя ответил я. — Стал фанатиком, верующим, все грехи замаливает.
Мы уселись за столик, у которого стояли, так сказать, на нейтральной зоне. После некоторого молчания Петро спросил о Вапнярском:
— Чего это ему вздумалось переметнуться к мельниковцам? Они что, ему дали большой пост? По-моему, у вас в Канаде все больше верх берут мельниковцы. Чего это все тянутся к ним?
— Потому, что они интеллигентнее и благоразумнее.
— Ну, то все не по мне. Я до конца своих дней буду предан нашему делу. Был бандеровцем, им и останусь.
Подошел кельнер и слегка поклонился, вопросительно глядя на нас.
— Пива, — сказал Стах, — два пива.
Официант принес две пузатенькие бутылки с голубыми тисненными золотом этикетками, откупорил их и налил в бокалы; пиво было сладковатое и холодное. Потягивая из бокала, Петро Стах снисходительно посмотрел на меня и спросил:
— А ты, значит, и есть тот самый Улас Курчак, который является одним из редакторов либерального журнальчика и женат на итальянке?