Несмотря на все это, в те времена я не охладевал к работе в ОУН. Был молод, задирист, эрудирован, и многие шли за мной, особенно молодежь, с которой я привык работать еще на Волыни. По душе было мне и рисование, это был мой отдых. Иногда Джулия чуть ли не силой оттаскивала меня от мольберта, просила помочь по дому или заняться детьми. А вот моя работа на заводе, что являлось материальным источником всей моей семьи, грязная, бездумная работа для меня, человека привыкшего к труду умственному, казалась мне неимоверно тягостной и приводила порой в отчаяние. Я не раз говорил об этом с Джулией и Вапнярским, с теми, кто был на том этапе моей жизни более близким мне; все советовали, если это возможно, вернуться к своей старой профессии учителя. Я и сам давно подумывал об этом, хотя и знал, что в Канаде для чужестранца все не так-то просто.
И все же я попробовал. Поступил на курсы: помог Вапнярский, у него везде были связи. Как-то он сказал мне:
— Курсы, конечно, дело хорошее, но устроиться работать учителем будет ой как нелегко.
— Поможешь, — усмехнулся я, глядя на него с надеждой.
— Посмотрим, — вздохнул он.
После окончания курсов я сам попытался устроиться куда-нибудь учителем, не хотелось лишний раз утруждать Богдана своей просьбой — у него по горло хватало работы в ОУН — шла подготовка к очередному Великому сбору украинских националистов, который должен был происходить где-то за пределами Канады. Сунулся было в одну, в другую школу, в технические училища, но мест нигде не оказалось, кроме того, все требовали рекомендаций, кто-то должен был за меня поручиться, тогда как от местных, даже от тех, кто приезжал из других городов Канады, ничего подобного не требовали. Однажды один из наших националистических лидеров с холодными глазами, но с постоянной елейной улыбкой на устах, спросил меня, как я устроился и как живу. Я, польщенный его улыбочкой и вдруг возникшим ко мне вниманием, разоткровенничался и рассказал ему все, упомянул о своих мытарствах в поисках учительской работы. Уже без улыбки, с мягкой пастерской строгостью он сказал мне:
— Друже Курчак, ты ведешь себя иногда не совсем правильно, слишком клонишься влево, чем вызываешь недоверие и гнев не только товарищей по организации, но и кое-кого из полицейской службы. Ты человек неглупый и должен понимать, что ни одна полиция, стоящая на страже безопасности своего государства, не жалует леваков.
— Чем же я им не угодил?
— О мелочах говорить не стану, — ответил тот, — однако об одном факте могу напомнить. В нашей газете в статье об УПА очень верно было написано о том, что она не сотрудничала с немцами, а ты выступаешь в дешевеньком либеральном журнальчике, где являешься постоянным сотрудником и даже, как я слыхал, одним из издателей этого пасквильного журнала, который, кстати, издается на деньги Москвы, пишешь опровержение и доказываешь, приводишь какие-то вымышленные факты о том, что наших доблестных повстанцев будто бы оружием и боеприпасами снабжали немцы.