— Так оно и было, — сказал я. — И вы тоже не можете этого не знать,
— Ну вот, — развел руками наш главарь и глаза его снова стали холодными, а улыбка слаще прежней. — Разве может учить наших детей человек, выступающий против правды их отцов?
С этим журналом у нас вообще было много мороки; выходил он редко и нерегулярно, на его издание постоянно не хватало денег, мы даже никому не платили гонорар, а уж о том, что его издание было связано с Советами или каким-либо другим стражем политического порядка, и речи не могло быть: мы печатали и националистические статьи с выпадами против Советов, и вместе с тем не брезговали публиковать хорошие стихи и рассказы современных советских украинских писателей, однажды перепечатали статью советского публициста, направленную против униатства и самого папы римского. Все эмигрантские националистические газеты тогда обрушились на нас, даже Вапнярский, относившийся к моему увлечению журналистикой довольно снисходительно, не вытерпел, рассердился:
— Смотри, доиграешься! За кого и против кого выступает твой журнал? Сегодня ты против коммунистов, а завтра против самого папы римского. Да вас же в порошок сотрут. Не пойму, чего ты хочешь?
— Хочу совершенно свободного журнала в стране, где свобода печати, хочу писать правду.
— Такого не бывает, любой журнал издает человек со своими собственными потрохами, требующими жратвы, и с мозгами, набитыми определенными идеями. «Вашим» и «нашим» служить нельзя — такого журнала нет. Поэтому ты страдаешь, поэтому тебя никуда учителем и не берут.
— Мне сказали, что и наш журнальчик скоро прикроют, — печально сознался я.
— Здесь, в свободной стране, никто закрывать его не будет, если вы не начнете тискать порнографию. Просто вам создадут такие условия, что вы сами его закроете.
Так оно и случилось — журнал перестали подписывать и покупать, средств на издание не было. Все и отказались от нас. Один из немногих попечителей прямо заявил:
— В школе мою дочь дразнят красной шлюхой, сына не приняли в бейсбольную команду, а у меня под домом постоянно шатаются какие-то типы и злобно таращат на меня глаза; иногда остановится машина, а то и две, прямо у двора и те же подонки расстреливают глазами мои окна. Вчера прямо среди бела дня над моей головой пролетел камень и стукнулся в забор. Я оглянулся — никого, поднял круглый голыш — таких у нас поблизости нет. Значит, привезли откуда-то. А если привезли, то конечно же, не один: у нас народ запасливый…
Я тоже стал замечать у своего дома потрепанного вида «шевроле». Появлялся автомобиль в то время, когда я шел на работу, медленно ехал за мной до остановки трамвая, затем резко срывался с места и сворачивал в соседнюю улочку. Я не выдержал и в очередной раз двинулся назад и пошел к нему, деваться ему было некуда, он тут же ринулся вперед и мне не стоило труда разглядеть очень знакомое лицо, это был кто-то из моих старых сподвижников, а точнее, из бывших молодчиков Петра Стаха. Я стал остерегаться: таким убить человека ничего не стоит.