Поэтому, ожидая письмо, Суетин заставил Сырбу участвовать в одном «спектакле».
По первой пороше милицейская машина с Моисеенко, Суетиным и Сырбой выехала из Верхней Пышмы. Через полчаса она была в Соколовке. Следователи вышли из машины, вывели Сырбу, молча перекурили возле клуба, а потом поехали обратно, как будто только за этим и приезжали сюда.
Сырба обреченно молчал.
На пустыре, возле места убийства, остановились снова.
Опять закурили.
Суетин видел, как впервые за эти дни Сырба вздохнул облегченно, словно вернулся в свое родное раздолье, такое же чистое и беспредельное, как здесь, И уже не равнодушие, а какое-то тихое раскаяние засветилось в его выпуклых глазах. Впервые он вздохнул по-человечески, по-грешному.
— Скажи, Сырба, тебе знакомо это место? — спросил его Суетин спокойно и дружелюбно.
— Проезжал, начальник, проезжал… — сознался тот.
— Не останавливался здесь?
— А зачем? — спросил он Суетина. — Я домой торопился.
Суетин видел, как нервно меряет шагами поляну Моисеенко.
— Послушай, Сырба… Ты можешь понять, что здесь сфотографировано? Место на фотографии узнаешь? Или человека?
И он подал Сырбе копии фотографий останков убитого.
Сырба долго смотрел на фотографии. Не испуг, не отчаяние увидел в его взгляде Суетин, а какое-то удивление. Наконец Сырба спросил тихо, почти с детским доверием:
— Это чего такое, начальник?..
Суетин взял у него фотографии и сказал всем:
— Поехали!
…Сырба, наконец, заговорил. Через день его хромой знакомый сидел в Верхнепышминском отделе милиции. Ему тоже предстояло отправиться в Шадринск, по месту общего преступления — кражи зерна.
Уезжал и Сырба.
Уезжал он светлый и радостный. В эти минуты, пожалуй, впервые он и Суетин испытывали одинаковое чувство облегчения.
— Ты извини меня, Сырба, за тяжкое подозрение, — сказал ему на прощание Суетин. — Я рад, что ты оказался не причастен к этому делу. Извиняюсь от души. — И улыбнулся ему: — А за краденое зерно — не извиняюсь. За него ты получишь сколько полагается. Но это другое…
Но если Сырбе его судьба, хоть и незавидная, была ясна, следователь оказывался в затруднении большем.
— Что дальше-то, Дмитрий Николаевич? — спросил невесело Моисеенко.
— Знаешь, Анатолий… схожу-ка я сегодня в баню. Попарюсь. А потом куплю эту… самую… И посижу хоть один день дома как полагается.