Я выпил уже потеплевшую водку. Тая не остановилась, пока не допила до дна. Только льдышки позвякивали. И убрала водку в холодильник.
— Я правильно сделала?..
Я улыбнулся, вглядываясь в ее глаза.
— А вы смешаете мне еще один волшебный напиток? Такой же.
Я смешал, доверху налив тоника.
— Благодарю вас.
Она села, и мы чокнулись, она начала пить с видимым наслаждением. Я слегка отпил, проглотил и сказал:
— Я думаю, нам пора выпить на брудершафт.
— Ну что вы, по-моему, еще рано, — улыбнулась она.
Я не знаю, подействовал ли на нее джин, но она спросила:
— Вам ничего не хочется: может, перейти, пересесть, перелечь или что-нибудь другое? Я в вашем распоряжении… — Она многозначительно замолкла.
Я взглянул на левую руку: часы показывали час.
Ах, как это было сказано! Но интересно, что вела себя она просто и абсолютно не играла.
— Я не знал, что звезда моя так высоко поднялась.
— Вы даже не представляете как. Розы делают удивительные вещи с женщиной.
— Только розы?..
Она взяла меня за руку, посмотрела на пятый палец и повела медленно за собой. Я был в рубашке, без пиджака. В окно глядел корявый месяц (а может ли месяц быть в июне?), который скупо освещал комнату. Можно сказать: как-то освещал комнату. Но от перестановки мест слагаемых — результат не менялся. Я шел за ней. Она вела меня за собой…
Мы опустились на ложе. Она сбросила халат, отпустивший на волю голое тело. Села верхом на меня, как римская всадница. Собственно, эта поза так и называется. (С древних времен.) Я уже был возбужден — от прохлады воздуха, обнаженного тела, ее груди, ласкающей меня сосками и верхушкой. Я начал извиваться. Она поняла, что больше ждать не следует, и ввела его в себя. Привстав на коленях, она начала медленно двигаться: сначала трусцой, потом аллюром и вскоре бешеным галопом. Ее грудь летала по воздуху, голова забрасывалась, бедра с каждым движением взлетали вверх, плечи разведены, руки взброшены в воздух — она скакала вперед. Вернее, вниз… и — вверх.
Я попытался схватить ее голое тело. Но дикая радостная боль пронзила меня. И в этот момент я услышал крик:
— Алексей! Я твоя!..
Судорога скрутила ее взлетевшее тело, и она, застыв на мгновение, с размаху, плашмя, накрыла меня собой, как будто закрывая от стрелы или копья.
Грудь вмялась в мою, плечи вздрагивали, она замерла. Мои пальцы гладили бусинки пота на ее позвоночнике. Я чувствовал, как все еще истекаю внутри. Было абсолютное молчание. Потом она шевельнулась.
— Так, в ванну принимать душ!.. — пошутил я.
— Вас это раздражает? — Ее губы касались моей шеи.