— Я думала, вы поняли, что она — шутила…
Я не понял. Более того, я был в полном шоке: на всех станциях, перронах, полустанках и вокзалах продавали одну лишь невзрачную черешню, сезон которой наступил (но не ведрами), и мелкую второсортную клубнику. Которую я не любил, а любил большие клубничины, когда две не помещались во рту.
Я не верил, я не мог поверить, что́ они сделали с Империей, некогда хлебородной и хлебосольной, кормившей полмира. До чего довели свой народ. Картошки вареной и той не было на остановках. В пустыне…
Я налил себе полную чашку, плеснув Тае.
— Надеюсь, будущее будет лучше, — сказал я сам себе и выпил до дна. Взял свежий огурец, который был куплен в столице, и откусил.
Чуть позже пришла проводница и принесла постельное белье.
— За два комплекта с вас семь сорок.
Тая протянула ей десятку и жестом показала, что сдачи не надо.
— Что это значит, Тая? — спросил я.
— Алеша, здесь за белье нужно платить.
— Как, а разве это не входит в стоимость билета? Или: почему это нельзя сразу включить в билет?
Она с мягкой улыбкой посмотрела на меня:
— Вам постелить, может, вы хотите отдохнуть — от столкновения с реальностью?
Я отрешенно кивнул. Простыни пахли свежим. Мы слились под стук колес. В ритм с электровозом. Все было бы терпимо, если б не узкие диваны. Кровати. В восемь пришла проводница Валя со своей банкой тушенки, чем меня невероятно тронула.
— Неудобно с пустыми руками к столу.
Она села рядом со мной, я налил ей в стакан, принесенный также ею.
— Вы водку пьете? — вежливо спросил я.
— Кто ж ее у нас не пьет? — прямо ответила она. Выпила, взяла хлеб с котлетой, но только понюхала.
— Что ж это за водка такая вкусная?
Я сказал.
— Никогда не пила заграничной. — Она была удивлена.
— Тогда еще. — Я поднес бутылку к ее стакану.
Она попросила:
— Вы уж не переводите, я лучше нашей выпью, она грубее.
Я достал из пакета бутылку их водки, но сделанной на экспорт. Открыл и налил.
— Ну, со свиданием, — сказала Валя, — спасибо, что приехали к нам.
Она выпила, подождала, пока я и Тая, и только потом откусила хлеб с котлетой.
Тая положила ей овощи и зелень.
Она была совершенно потрясена, что Тая — актриса. И последовавшие день и ночь служила ей верой и правдой, предупреждая малейшее желание, каприз или прихоть. Хотя в местных условиях любое желание можно было считать капризом. Или прихотью. И делала для нее то, что не делала для всего вагона. Она просидела у нас два часа, и я с трудом уговорил ее взять банку тушенки с собой обратно.
А ночью мне снился пир и на столе стояли блюда с громадными раками и балыком, вареной с зеленью картошкой и розовой семгой, невероятной величины помидоры и малосольные огурцы с пупырышками, а рядом — стеклянные ведра с черешней, вишней и бело-желтой сливой.