Как-то всегда не верится, что мои писания кому-то нравятся.
Я посмотрел в окно. Электровоз несся вперед. Мелькали луга, поля, деревушки, перелески, провода на столбах то возносились вверх, то провисали вниз. Шлагбаумы, шлагбаумы, на переездах фигурки людей в сапогах, летом, века немытые грузовики, странные мотоциклы, каурые, тощие коровы. Зачем я это все описываю, вы сами знаете. Сами все видели…
Я повернулся к Тае, ожидающе смотрящей:
— Я рад, что вы не спрашиваете: действительно ли так было и автобиографичен ли герой.
— Да какая разница, как было в жизни, это же искусство: вы создали свой уникальный мир, который останется, как и эти герои, которые живут в нем.
Она взяла бутылку водки и спросила взглядом. Я согласно кивнул.
— «Вот это допьем, и сразу бежать в магазин!»
Она расхохоталась. Приближалась первая остановка. И я запасся долларами в один карман и местной валютой — в другой. Я собирался купить полперрона, я хотел вернуться в детство, я мечтал ощутить эти запахи, вкус, цвет. Красные громадные вареные раки, тяжеленные салатные полосатые арбузы, ведра нежной лимонной черешни.
Экспресс, гудя, подходил к станции. Я в нетерпении вскочил.
— Вы пойдете?
— Я буду на вас смотреть в окно. И если позволите, закурю сигарету. Я боялась вам мешать дымом.
Я достал блок «Салема», купленный для нее.
— У меня еще есть пачка, — тихо сказала она.
В это время я несся по коридору и выпрыгивал из тамбура.
Сначала я не мог поверить: я бегал вдоль поезда и производил, наверно, странное впечатление на окружающих. На всем перроне вдоль длинного состава стояло несколько одиноких ветхих старух, которые продавали утлые кулечки с черешней и пустяковой, невзрачной клубникой.
Наконец в конце перрона я нашел одну, у которой на палочке была бело-красная черешня. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, я купил десять палочек. Я спрашивал у женщин: а продает ли кто-нибудь это или то — они смотрели на меня с непониманием, чаще — с недоумением. Как будто я свалился с Марса. Как будто я был сумасшедший. С ума сошедший.
Назад в купе я возвращался грустный и слегка выбитый из колеи.
— Это вам, — сказал я, не глядя.
— Это моя любимая черешня, Алешенька, спасибо большое.
Я кивнул.
— Алеша, я не хотела вас огорчать, не хотела вам мешать встрече с ожидаемым. Но того, о чем вы говорили, уже как десять лет нет. Вы были так возбуждены, так взбудоражены, мне не хотелось говорить вам наперекор или вопреки вашим мечтам.
Меня опять поразил ее такт, который будет поражать и потом. За исключением одного раза…
— Но проводница говорила, что есть даже икра. Может, на другой станции?