Надежда на близкую свадьбу сменяется мучительной неизвестностью.
Пушкин — П. А. Плетневу:
«Милый мой, расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска… Свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и ее матери — отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения — словом, если я и не несчастлив, по крайней мере не счастлив. Осень подходит. Это любимое мое время — здоровье мое обыкновенно крепнет — пора моих литературных трудов настает — а я должен хлопотать о приданом, да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда… Черт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан».
И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне…
Тайна Болдинской осени. Кто только не пытался разгадать ее?! Но она так же неразрешима, как и рецепт эликсира вечной молодости или философского камня. Как будто неудачи, преследовавшие поэта в том, 1830 году — и злобные булгаринские выпады, и полная неясность относительно свадьбы, и хозяйственные хлопоты, и надоевшее безденежье, и разлука с невестой, и беспокойство за нее — переплавились в незримом горниле в таинство, нареченное потом Болдинской осенью.
Но одна из разгадок этого необычного поэтического феномена все же есть. В том далеком ныне 1830-м, всего в нескольких десятках верст от барского особняка в Болдине, в Саровской обители молился великий исповедник земли российской старец Серафим. Здесь было дано Серафиму Саровскому видение Пресвятой Богородицы, явившейся к нему в день Благовещения. (И ныне в православном мире эти места почитаются как четвертый, последний земной удел Богородицы). И в это же самое время сестры из Дивеевской обители, следуя советам старца, копали Святую Канавку там, где ступала по земле Царица Небесная. Святая Канавка была проложена к началу 1833 года, и тогда же, в январе, старец тихо почил.
«Как не встретились два солнца России? — восклицал русский мыслитель Сергей Булгаков. — Пушкин прошел мимо преподобного Серафима, его не приметя… Ему был свойственен свой личный путь и особый удел — предстояние перед Богом в служении поэта».
Всего единожды, лишь осенью 1830-го удивительно близко по земным меркам сошлись пути святого старца и великого поэта. И это сближение во времени и в пространстве не стало ли предтечей Болдинской осени?
Как знать, не разгорелся ли святой пламень пушкинского вдохновения благодаря молитвам Серафима Саровского? Прямая эта связь или нет, судить не нам. Но более такой плодородной осени в жизни поэта не было — такой божественной озаренности, такого взлета творческого гения. Не было и ни у кого из поэтов, когда-либо живших на Земле.