"И из Англии едет какая-то шутовская делегация с адресом к Муромцеву [председателю I Государственной Думы] и всем им. Дядя Bertie [Английский король Эдуард VII] и английское правительство дало нам знать, что они очень сожалеют, что ничего не могут сделать, чтобы помешать им приехать. Знаменитая свобода! Как бы они были бы недовольны, если бы от нас поехала депутация к ирландцам и пожелала тем успеха в борьбе против правительства! "
В другом письме он отмечал: "Все было бы хорошо, если бы то, что говорится в Думе, оставалось в ее стенах. Дело в том, что каждое слово, сказанное там, появляется на другой день во всех газетах, которые народ с жадностью читает. Во многих местах уже настроение делается менее спокойным, опять заговорили о земле и ждут, что скажет Дума по этому вопросу. Отовсюду мне посылают телеграммы и адреса с просьбой распустить ее. Но это еще рано, нужно дать ей договориться до глупости и тогда хлопнуть".
Три месяца спустя такой повод появился. На думскую трибуну поднялся восточный человек по фамилии Зурабов. "Зурабов придал своей речи небывалый даже для Второй Думы тон и построил ее сплошных оскорблениях армии, уснащая свою речь чуть не площадной бранью и возводя на правительство обвинения в развращении армии, в приготовлении ее к истреблению мирного населения, и призвал к вооруженному восстанию", - описывал этот эпизод В.Н.Коковцов. Этого государь не мог вынести. Был опубликован манифест, обвиняющий членов Думы в заговоре против императора, в С.-Петербург были введены войска, и Думу распустили. Тридцать депутатов-эсдеков сослали в Сибирь, а большинство других левых депутатов взяли под надзор полиции.
После роспуска 3-й Думы по инициативе Столыпина, выборный закон был изменен. Большее значение получили сословные и национальные элементы. Теперь право на участие в выборах принадлежало, главным образом, мелкопоместному дворянству. В результате 3-я Государственная Дума оказалась довольно консервативным органом; среди депутатов оказалось даже сорок пять православных священников. С этим тщательно подобранным составом парламента Столыпин чаще всего находил общий язык. Премьер не разделял органической неприязни к законодательным органам, свойственной императору и большинству министров. На заседаниях Думы Столыпин решительно и твердо отстаивал свои убеждения. И тем не менее, когда депутаты проявляли враждебность, премьер-министр без угрызения совести прибегал к статье 87 основных законов, представлявшей государю право издавать "чрезвычайные декреты" во время перерывов между заседаниями Государственной Думы. Самый знаменитый Столыпинский закон относительно изменений в характере владения землей крестьянами, был проведен по статье 87.