Маджори на мгновение умолкла.
— Вышей немного, — сказал я. — Это взбодрит тебя. Она отрицательно покачала головой:
— Мне нельзя пить. Я быстро опьянею.
— Да выпей, Маджори. Пара глотков тебе не повредит.
Она еще раз покачала головой.
— Мне противопоказано, вы же знаете. Запретили.
— Кто запретил? — спросила Анна. — Что вы имеете в виду?
Я взял Маджори за запястье:
— Не переживай. Расскажи, что ты увидела, когда спустилась вниз.
Теперь ее голос звучал почти неслышно, а голова склонилась еще ниже. Я видел лишь серый костяной гребень в ее волосах. Маджори продолжала бормотать свою историю:
— Я вышла в холл, но Макса там не было. Ив гостиной его тоже не было. Стояла тишина, мертвая тишина, и я напугалась еще больше. Потом заметила, что на кухне горит свет. Я очень медленно открыла дверь и…
Она умолкла и сидела беззвучно целую минуту.
— Маджори, — мягко сказал я. — Не нужно…
Но тут она снова заговорила, почти шепотом:
— Сначала, сама не знаю почему, я подумала, что все в порядке. Он стоял, повернувшись· ко мне спиной, и я видела лишь его затылок. Только потом я поняла,· что он сделал.
Она снова замолчала.
— Что? — спросила Анна. — Что он сделал?
Маджори подняла голову и взглянула на нас. Первый раз за весь день в ее глазах появились слезы, хотя голос звучал совершенно ровно. И это спокойствие в голосе сделало ее слова еще более неприятными.
— Я не знаю, как именно он это сделал. оп взял разделочный нож из стола и изрезал себе лицо: нос, щеки, даже губы. И он сделал это сам.
Рот Анны открылся от ужаса.
— Извините меня, — пробормотала она, вставая из-за стола и выбегая из зала ресторана в туалет.
А я так и остался сидеть за столом, держа Маджори за руки и чувствуя, что вареные омары зашевелили своими хвостами, стараясь не утонуть в белом укропном соусе.
Когда мы вернулись назад в Зимний Порт, большинство гостей уже ушли. Осталась лишь одна старая леди, она была занята разговором с компаньонкой Маджори, да еще один румянощекий нефтепроизводитель, который сидел, опустив голову на колени. Гости не оставили ничего, кроме следов на полу, пустых стаканов из-под шерри и грязных пепельниц.
— Я думаю, мне не помешает выпить чашечку чая, сказала Маджори, ведя нас в гостиную. — Выпьете со мной?
Я тряхнул головой:
— Я не пью чай. Это плохо сказывается на слизистой оболочке желудка. Знаете ли вы, что в Китае евнухов заставляли пить чай сотнями чашек в день, а потом, после вскрытия, использовали их желудки как футбольные мячи.
Анна ткнула меня локтем.
— Извините, — сказал я — Я был слишком груб.