– Жаль, что Брижит Бардо сейчас в Париже! – восклицает журналист.
Идея подобного противостояния вызывает всеобщий смех. Но Эммануэль решительно отвечает:
– Она, похоже, лишает бедных ослов их мужественности. Встаньте на их защиту, господа!
Снова смех. Сильвана, которая продолжает играть роль переводчика, переводит эту последнюю фразу, подавляя улыбку. Затем мигают вспышки фотокамер, направленных на Эммануэль, и она объявляет:
– Пресс-конференция закончилась. Всем спасибо.
* * *
И вот, не без труда сбежав от этой шумной своры, они уже в кафе «Греко». Сильвана проводит Эммануэль в дальний зал кафе, называющийся «омнибус»: он слишком узкий. Здесь на стенах висят портреты самых знаменитых посетителей: Гёте, Стендаль, Берлиоз, Бодлер, Лист, Вагнер, д’Аннунцио, Кирико, Хемингуэй. Это место встречи литераторов и художников было основано в 1760 году.
Потом они будут сидеть за столом, уставленным стаканами и чашками, вокруг которого будут тесниться с полдюжины людей. Эммануэль находится в центре, с бесстрастным лицом, но с яростью в сердце. Сильвана, со своей стороны, не делает ничего, чтобы ей помочь. Она наслаждается коктейлем, достает длинную сигарету и забавляется храбрыми потугами Эммануэль. Перед ней сидит женщина в черной шляпе, которая медленно водит руками, покрытыми кольцами и тяжелыми браслетами. «Возможно, она и красива, когда обнажена, но, если судить по ее стилю, было бы лучше, если бы она оставалась одетой», – размышляет Эммануэль.
Вновь и вновь журналист с блокнотом в руке задает вопросы:
– Нет, я не собираюсь разводиться. У меня на это нет ни малейшей причины, а в остальном…
– Речь не идет о бегстве. Скорее это каприз… Разве не говорится «la donna è mobile»[8] в одной из итальянских опер?[9]
– Конечно, мой муж изменяет мне. И я тоже изменяю ему!
– Да, я планирую остаться в Италии на некоторое время.
– Нет, я еще ничего не видела. Кроме очаровательного антикварного магазинчика.
– Да, я купила несколько очень любопытных картин. Двух Гуттузо: я обожаю стиль «Маха обнаженная»[10]. Одного очень яркого Фонтана: белый холст разрезан бритвой и неотразимо напоминает мне женский половой орган. И еще эти этрусские вазы… возможно, сомнительного происхождения, но такие красивые!
– Три миллиона лир, – комментирует Сильвана по-итальянски. – Если она останется, все антиквары района Порта Портезе будут обеспечены работой…[11]
– Простите? – переспрашивает Эммануэль, делая вид, что не поняла.
– Я сообщила нашему другу о вашей реакции перед картиной Фонтана: переложить ваши губы на холст!