Посещая места трагедий, я каждый раз поражаюсь тому, что масс-медиа делают с нашим восприятием событий. Я отправился в Политехнический университет Виргинии, зная о группе из тридцати трех погибших. Телекомментаторы постоянно повторяли, что «это был самый масштабный массовый расстрел в истории США». Однако, бродя среди мемориалов, посвященных погибшим, я встретился с Райаном, Эмили, Хуаном, Валидом и Джулией — с тридцатью тремя личностями, а не просто с абстрактной группой. Личные вещи напоминали об их неповторимых жизнях: бейсбольный мяч, плюшевый мишка, томик романа «Великий Гэтсби», чашка «Starbucks». То же самое я чувствовал и в Ньютауне, штат Коннектикут, встречаясь с семьями погибших и слушая о домашних любимцах детей и об их ссорах с братьями и сестрами.
В Японии слезы женщины с лицом фарфоровой куклы стали для меня откровением, куда более красноречивым, чем любая статистика, прочитанная мной о том цунами. Мы терпим страдания в одиночку. Они словно изолируют нас, и для тех, кого это коснулось, масштабы не имеют особого значения. Даже колоссальные бедствия наподобие цунами сужаются до личных потрясений: ребенка, смытого с игровой площадки детского сада; уничтоженного в одночасье семейного бизнеса; ужаса, который испытывает подросток недели спустя при каждом повторном подземном толчке; всеобщего страха перед невидимой угрозой радиации.
Далее в своей книге богослов Харт обращает внимание на тайную иронию, скрытую в аргументах скептиков: «Сами по себе они никогда не додумались бы до идей, которые в значительной мере были сформированы нравственной вселенной христианской культуры». Самые резкие голоса набрасываются на массовые трагедии так, как будто те вбивают последний гвоздь в крышку гроба веры. Как это возможно, чтобы благой Бог допускал подобные бедствия? Хотя этот вопрос неизбежен и таит в себе глубокую тайну, он применим только в контексте религиозной веры. Критикам стоило бы реагировать в соответствии со своими собственными убеждениями: «Почему вы потрясены и огорчены? А чего же еще ожидать от обезличенной вселенной хаотического безразличия?»
На самом деле, Библия предлагает даже более весомые возражения, чем те, что используют скептики. Выступая с лекциями в университетах, я иногда бросаю аудитории вызов, предлагая найти аргументы против Бога, — будь то у классических атеистов вроде Вольтера, Бертрана Рассела и Дэвида Юма или у современных, наподобие позднего Кристофера Хитченса, Сэма Харриса и Ричарда Докинза, — не сформулированные в библейских книгах. «Вы вольны отвергнуть Бога и Его принципы мироустройства, — говорю я студентам, которым хочется именно этого. — Но лично я уважаю Бога, Который не только предоставляет нам свободу отвергнуть Его и даже распять Его Сына, но и включил слова отвержения в наши Писания».