— Моя прелесть!!! — взвыл Колобков, глядя одновременно на потерянную ногу и изуродованную «Амацумару». — Суки!!! Суки гребаные, ненавижу!!!
— Кажется, этот человек чем-то расстроен? — добродушно улыбнулся Каспар, не понимающий причины такого гнева. — Помню, однажды я тоже сильно расстроился — сломал любимую палку… О голову ужасного чудовища! Оно было черное, кудрявое и почему-то таскало с собой огромную книгу…
— Надо прижечь, а то гангрена будет, — задумалась Стефания, глядя на кровоточащую культю. — Ну-ка, слон, отвинти клапан.
Вновь в ход пошла газовая горелка. Колобкову в рот запихали деревяшку, приказав закусить — боль была воистину чудовищная. Он мычал и дергался, глаза налились кровью и едва не вылезли из орбит, когда голубое пламя коснулось кожи.
— Папа?!! — ужаснулась Оля, также вернувшаяся обратно. — Папа, что…
— Ольга Петровна, вам лучше не смотреть, — загородил ей обзор Гена.
— Гена, а с тобой что?! — еще больше ужаснулась Оля.
Телохранитель только вздохнул. Песок из него уже не сыпался — все трещины закрылись пока что сырыми, но с каждой секундой твердеющими нашлепками. Суставы с трудом сгибались, дышал Гена редко и с жутковатым хрипом.
— Твою мать!.. — выдохнул Колобков, опираясь ему на плечо. — Ну, твою мать!.. Я теперь, блин, как этот гребаный Сильвер, твою мать! Еще Петровича вместо попугая, и все — боекомплект! Эй, вы, уроды!!! — заорал он в сторону ворот. — А ну, выходите, сколько вас там есть!!! Я вас сейчас всех один ухайдакаю!!!
Конечно, его не услышали. Но так уж совпало, что стражники, отправленные Наложницей Голоса, именно сейчас повалили на выход — хватать пленников. Все-таки от уничтожения «Амацумары» до нынешнего момента прошло всего несколько минут.
— Гы-гы!.. — нервно хохотнул Колобков, увидев эту толпу. — Вот ведь ляпнул, не подумав…
— Так, слон, сажай его на… на этого белого и пушистого, — приказала Стефания. — Девчонка, подвинься. И бородатого тоже сажай, а то он еле плетется.
Колобкова и Каспара спешно усадили. Одноногий бизнесмен протестующе заворчал — сидеть на хомяке ему не понравилось. Любимая дочка пригрозила, что сгонит его нафиг, и пусть его тогда утыкивают копьями. Больше возражений не поступало.
— Давай, Боливар, вывози! — попросил Колобков. — Вывози, и я тебе все прощу, даже палец!
Подсадив неподъемного Каспара, Гена со всей силы хлопнул Рикардо по крупу. Гигантский хомяк взревел и бросился по ночному Наранно, напоминая белого медведя, несущегося куда-то сквозь полярную ночь. Стефания согнула ноги в коленях и совершила один из своих головокружительных прыжков, единственным резким усилием подлетев метров на десять. Секунда, другая, и ее уже не видно — исчезла за крышами.