Элеонора задумалась, ответила с улыбкой:
— Вы знаете, Роман, ваше предложение мне по душе. Даже не понимаю, как сама не додумалась до простой истины. Это вас на физмате научили?
— Нет, конечно. Я же говорил, что кое-что умею, но в это сложно поверить. Никто не желает слышать про ресторан, например, от математика или физика. Я абстрактно, без конкретики.
— Абстрактно, но в точку, — она улыбнулась, — теперь я хочу выпить за вас, ваше сиятельство.
— Ничего не поделать, если у меня такая фамилия. Приходится быть Графом. Да, я Роман Сергеевич Граф. Но и вы не из крестьянок, Элеонора Борисовна, Воронцовы, кажется, князьями были.
Она удивленно посмотрела на него.
— Вашу фамилию и отчество охранник назвал, когда записывал мои данные на КПП, на въезде в поселок, — пояснил он, — так и написал — жилец Воронцовой.
Она отпила глоток коньяка, откинулась в кресле, незаметно сдвинула халатик с одной ноги, чтобы виднелась ажурная окантовка чулка. Немного, но треть бутылки они успели выпить — вполне достаточно для начала интимных любезностей.
— Скажите, Элеонора, вы были замужем, есть дети? — спросил Граф.
Она как-то кисло усмехнулась. Видимо воспоминания не приносили ей радости.
— Я и сейчас замужем… официально. Муж хотел детей, но не получалось. Оставил мне часть бизнеса — гостиницу с рестораном, автосервис, этот коттедж и машину, а сам взял себе молоденькую девушку. У него еще один коттедж есть… не в этом, в другом поселке на берегу залива. Потом оказалось, что дело не во мне, а в нем самом. Обратно я его не приняла… тяжело было, страдала, но не приняла. Внутри что-то перевернулось и перегорело. Сосуществуем мирно. Он ту телку выгнал, взял другую… третью… так и живем, а время летит безвозвратно.
Она взяла бокал, выпила остатки коньяка без слов.
— Извините, Элеонора, не хотел вас расстраивать, — искренне произнес Роман, — извините.
— Ничего. Все в прошлом уже и быльем поросло. Потанцуем? — внезапно предложила она, включив медленную музыку.
— Конечно, — ответил Роман, вставая и беря ее за руку.
Он ощущал все ее движения… а негодный мальчишка начинал топорщиться в брюках…
Утром он проснулся первым, приподнялся на локте, осматривая лицо Элеоноры внимательно. Все-таки ей не сорок, а лет тридцать пять, решил он, отодвигая тихонько одеяло с груди. Ему нравились ее груди… не растисканные и естественные, если можно так выразиться, в ее возрасте это большая редкость.
Он поласкал язычком соски, замечая, как они стали набухать немного.
— Шалун, — не открывая глаз, произнесла она, прижимаясь всем телом к нему.