Себастьян шел уверенно.
И Евдокия едва поспевала за ним. Но чем дальше она шла, тем спокойней становилась.
— Погоди… ты уверен, что…
— Мы идем правильно. — Себастьян указал пальцем на тропу. — Ее явно топтали не олени.
С этим Евдокия была согласна хотя бы потому, что олени на Серых землях не водились. А она больше не сомневалась, что находится именно здесь.
И вправду серые.
Что небо, что земля, что трава… приглядишься — вроде бы и зелень есть, да только какая-то тусклая, будто бы припорошенная пылью.
— Нет, я не сомневаюсь, что мы идем правильно. Я не понимаю, зачем мы вообще идем за ними? Не проще ли вернуться по рельсам…
— И угодить в теплые объятия полиции? Или военного ведомства? — Себастьян остановился. — Дуся, ты же не думаешь, что останавливали нас исключительно из желания провести альтернативную перепись населения и узнать, у кого в королевстве хвост имеется?
— Тебя искали.
— Меня. И нашли бы. Будь тот улан поумней чутка, мы бы так легко не отделались. И не отделаемся, если высунем нос…
— Но… — Евдокия растерялась.
Выходит, что план ее никуда не годен? Дойти до заставы. Нанять проводника. Людей в сопровождение…
— Погоди. — Евдокия остановилась. — Я понимаю, почему мы не пойдем на заставу, но тебе не кажется, что разбойники — это несколько чересчур?
— Дуся, все это место — несколько чересчур. Я, за между прочим, метаморф. У меня натура тонкая. Чувствительная. Я, быть может, к подобным испытаниям не предназначенный…
Воздух тяжелый, влажный.
Странно как… трава сухая, мертвая трава, несмотря на пыльную свою зелень, а воздух влажный, да так, что юбки Евдокиины влагой напитались, липнут к ногам. И жакет, и платок, который она уже давно у лица не держала, но сжимала в руке. Платок этот сделался невыносимо тяжелым, не говоря уже о ридикюле.
— Нам нужен проводник. — Себастьян отер пот со лба.
— Думаешь, предоставят?
— Думаю, договоримся… у меня рекомендации имеются к надежному человеку. — Он вдруг закашлялся и согнулся пополам. — П-р-р-роклятье… сейчас… воняет-то как…
…болотом.
…багною темной, которая прячется под тонким ковром осоки. И норовит схватить за ногу, затянуть, облизать… отпускает, но лишь затем, чтобы наивная жертва, решившая, будто бы ковер этот безопасен, сделала следующий шаг. И еще один. И потом, когда безопасный край станет недостижимо далек, багна вздохнет. От этого вздоха ее разлезется гнилое кружево мхов под ногами, раскроется черный зев стылой воды…
Пахло этой водой.
И еще мертвяками. Утопленниками, каковых время от времени выносила на Стылый кряж ленивая Висловка. Мертвецкой. И старым погостом. Даже не старым, но древним, таким, который, быть может, помнил времена, когда сия земля принадлежала дрыгавичам…