— Я не…
— Да, именно так. Ты продолжала давить. Ты встретила его и изо всех сил пыталась привлечь внимание, а когда у тебя это получилось, и ты узнала про меня, то не остановилась, нет, ты продолжила действовать. Ты сохранила себя в его жизни. Ты хотела его. До сих пор хочешь. И это вызывает у меня отвращение…
Моя рука горит. София отворачивается, и когда она вновь смотрит на меня, ее глаза заполнены чрезвычайным удивлением и болью, а щеки раскраснелись.
— Мне никогда не нравился Джек, и этого никогда не будет. Поэтому остановись. Прекрати быть такой задницей. Отпусти всю эту ненужную ненависть.
Она молчит, не сводя с меня взгляд, и я наблюдаю, как ее глаза медленно наполняются слезами.
— Я не могу, — шепчет она. — Я не могу.
Она закрывает глаза руками и начинает рыдать. Я не трогаю ее, хоть и очень хочу это сделать. Хочу обнять ее и назвать елейной попкой, держать за руку, так же как она держала мою, когда я плакала из-за мамы и Лео, и того что произошло. Но она ненавидит меня. Я была неправа. Может Джек и плохой принц, а плохие принцы причиняют боль, но дракон ранит гораздо сильнее.
Я — злодей, корень зла.
И разговаривая о Талли, найдя Талли, я дышу огнем над деревней и сжигаю всех дотла. Софию. Джека. Рена. Эйвери. Всех. Это не мой деликатный кошмар, но я все равно влезаю, поскольку думаю, что могу… помочь? Попробовать исправить все к лучшему? Ничто не исправит все к лучшему. Ничто не изменит то, что произошло той ночью в лесу, и неважно, сколько я копаю или как сильно стараюсь заставить их об этом поговорить. Я глупа, поскольку хотя бы допустила мысль, что могу сделать все немного лучше.
А затем, просто так, София берет мою руку и тянет ее к своему сердцу.
— Я хочу вернуть Талли, — плачет она, ее ангельское личико опухло от слез. — Пожалуйста. Просто верни мне ее.
Я сжимаю свою руку и киваю:
— Хорошо.
* * *
Спустя две недели после того, как мы нашли тело, мы, наконец, решили об этом поговорить.
В школе Кайла постоянно избегала разговора о том, что мы нашли ребенка у озера. Я пыталась поговорить с ней об этом во время ланча, перемены, но она отказывалась. До сих пор. Как будто ей пришлось перезарядиться, справиться с шоком, прежде чем она смогла посмотреть в лицо реальности.
Она называет ее: Малышка Озера. Кайла не видела имя на браслете, и я ей его не сказала. По большей части из-за того, что ее кожа стала оттенка старого, тысячелетнего риса, когда я подняла Малышку Озера. Если бы я сказала ей имя малышки, то она могла бы сгореть на месте от горя. Думаю, это было именно горе. Или, может быть, шок. Или, возможно, длительная диарея. А может, она просто всю жизнь воспитывалась в пригороде Америки, и такие вещи, как нежелательная беременность и скелеты, далеки от ее жизни. Однако я сказала ей, что это не ребенок Эйвери, ведь из-за этого она беспокоилась и плакала в лесу. Я сказала, что он Софии. Но это смущает ее еще больше.