Вот как теперь.
Симон, вероятно, чувствовал, что лучше ничего не говорить. Он мягко поглаживал жену и ждал, пока она выплачется. Наконец Магдалена снова прижалась к нему и постаралась забыться.
– Мне кажется, дядя не такой уж мужлан, за какого себя выдает, – произнесла она через некоторое время. – Да, он такой же хмурый, как отец, но есть в его глазах что-то доброе, печальное. Может, все дело в его кривой ноге? Между ними, наверное, что-нибудь произошло в прошлом. Возможно, отец дразнил младшего брата… Калекам всегда приходится терпеть насмешки.
– Твой отец вообще ничего не рассказывал про Бартоломея? – спросил Симон с любопытством. Он явно был рад сменить тему.
Магдалена покачала головой:
– Ничего. Словно у него вовсе не было брата. Должно быть, Бартоломей покинул Шонгау после того, как отец юнцом отправился на войну. В то время он, видимо, побывал разок в Бамберге. И только когда Георгу пришлось покинуть Шонгау и устраиваться где-то подмастерьем, они снова начали переписываться.
– А к чему бы эти постоянные намеки – мол, палачу в Бамберге живется особенно хорошо? – заметил Симон задумчиво. – И намек, что Бартоломей знает что-то насчет заброшенных домов… Черт, ну почему вам, Куизлям, из всего нужно тайну делать!
– Что бы здесь ни крылось, этот город видел лучшие времена. Да еще эти истории о кровожадном чудовище… – Магдалена вопросительно взглянула на Симона: – Ты в них веришь?
Симон фыркнул:
– Нет, конечно. Вспомни истории о так называемых ведьмах у нас в Шонгау – ничего, кроме дурацких суеверий. И все-таки…
Он помедлил и с тягостным видом посмотрел в окно. Ставни были приоткрыты, и в комнату сквозь густой туман лился бледный свет луны.
– …и все-таки мне нехорошо при мысли, что твой отец сейчас там бродит.
Магдалена тихо рассмеялась.
– Помни, что он там не один. Сразу два хмурых Куизля, я тебя умоляю!.. Будь я на месте чудовища, то поспешила бы убраться подальше.
Она прижалась к Симону и через несколько минут наконец заснула.
* * *
Не успели братья отойти от дома, как Якоб снова потерялся в тумане. Он хмуро шагал вслед за братом. Тот катил двухколесную, перепачканную кровью и грязью тележку, которую они взяли из сарая. Бартоломей, словно без всякой цели, то и дело сворачивал на перекрестках или выбирал переулки до того тесные, что едва проходила тележка. На темной улице его хромота была почти незаметна.
«Он научился уживаться с нею, – подумал Якоб. – Каких же усилий ему это стоило? Сколько насмешек пришлось стерпеть? Но, готов поклясться, он стал просто-таки матерым псом. Не ожидал я от него такого…»