– Что с отцом-то творится? – прошептал рядом Бартоломей и вырвал Якоба из задумчивости.
Они стояли возле костра, и толпа не сводила с них нетерпеливых взглядов. Бартоломей беспокойно кивнул на отца. Тот, несмотря на мороз, вытирал пот со лба и пытался не потерять равновесие.
– Старик на ногах кое-как держится… Уж не заболел ли?
К лобному месту тем временем подошли и четыре бургомистра с прочими высшими патрициями. Вместе с судебным секретарем и парой сотен зрителей они образовали круг, обступив палача с помощниками и приговоренного. Не в первый раз Якоб испытал тревожное чувство, будто его самого сейчас казнят.
– А что с ним может быть? – прошипел он, пытаясь сохранить самообладание, между тем как вокруг поднимался тихий ропот. – Напился, как всегда! Мы можем только молиться, чтобы он сам себя не подпалил.
Бартоломей неуверенно пожал плечами.
– А может… может, у него все-таки лихорадка? – пробормотал он. – Сейчас много кто заболел, мама вон тоже хворает…
Якоб закатил глаза. Он терпеть не мог, когда Бартоломей выгораживал отца. Хотя, возможно, причина в том, что отец давно отвернулся от Якоба, когда узнал, что старший сын не пожелал идти по его стопам. Якоб с радостью полюбил бы отца – вот только не получалось. Иоганн Куизль был пьяницей и неудачником. Прежде, да, он был палачом, почти таким же грозным, как его тесть, Йорг Абриль, который во время знаменитого процесса над ведьмами замучил, обезглавил и сжег более шестидесяти женщин. От деда братья унаследовали те странные книги, которые Бартоломей любил едва ли не больше, чем своих больных зверей, и по меньшей мере раз в неделю доставал с отцом из сундука. Они служили в семье напоминанием о славных, кровавых временах, когда их имя еще что-то значило. Но эти времена давно прошли, а Иоганн Куизль превратился в развалину. Люди уже насмехались у него за спиной и больше его не боялись – худшее, что может случиться с палачом.
Без страха палач превращался в пустое место.
Вот и теперь Якоб видел в глазах многих зрителей неприязнь; люди с презрением смотрели на дрожащего, потного пьяницу. В душе нарастал страх. Уже дважды отец чуть не провалил казнь. В третий раз ему не дадут спуску. Неумелого палача самого могли вздернуть или забить камнями.
А порой и всю его семью.
– Ну, берись за дело, Куизль! – крикнул Корбиниан Бертхольд, толстый пекарь; Якоб и Бартоломей иногда дрались с его сыном Михаэлем.
Бертхольд показал сначала на дрожащего, бормочущего пастуха, а потом на костер.
– Или нам за тебя все делать? Да может статься, что твои сорванцы слишком сырого хвороста набрали и нам до завтра торчать здесь придется…