Только в эти моменты они не работали на Дом, только в эти моменты им позволялось быть самими собой.
Тогда Марк всего этого не знал, но, вероятно, догадывался. Для него эти семейные вечера на террасе были чем-то священным, полностью обособленным от жизни в Доме, и именно поэтому теперь ему так не хотелось заводить разговор о Биллингсе, о девочке и всем остальном. Он понимал, что должен обо всем поговорить с родителями, но ему не хотелось разбивать общее настроение, и он решил дождаться возможности естественным образом ввернуть эту тему в разговор.
Вечерний воздух был прохладным, дневная жара рассеялась, и сквозь вездесущий запах курятника чувствовался аромат мескитового дерева и широкого спектра ночных цветов пустыни.
Марк слушал, что говорит мама, слушал, что говорит папа, слушал, что говорит Кристина, и ему было так хорошо снова быть здесь вместе с ними… Родители рассказывали о прошлом, строили планы на будущее, и они еще продолжали разговаривать, когда Марк незаметно для себя задремал.
Когда он проснулся, было уже утро.
Его оставили там, где он заснул, в кресле, но кто-то укрыл его одеялом, и он укутался, свернувшись, словно креветка. Солнце было высоко в небе, на дорожке тарахтел двигатель отцовского пикапа, из чего можно было сделать вывод, что время завтрака давно прошло, и Марк задумался, почему его не разбудили и не заставили поесть в определенный час, согласно определенным правилам.
Вчера вечером до разговора о девочке дело так и не дошло. Не говорили также ни о Биллингсе, ни о Доме. Откинув одеяло, Марк потянулся и встал. Все мышцы у него ныли, в шее что-то хрустело. Устало зевнув, Марк подошел к входной двери и вошел в дом. Он ожидал почувствовать запах завтрака, но даже когда он прошел через обеденный зал на кухню, ароматов еды не было. В раковине стояла посуда со вчерашнего вечера.
– Мама! – окликнул Марк. – Кристина!
– Мама уехала в город за продуктами.
Сестра стояла в дверях, и Марку на мгновение показалось, что все это уже когда-то было. Он уже был здесь, стоял на этом самом месте, а Кристина вот так же стояла в дверях и говорила те же самые слова. У него мелькнула мысль, что вся жизнь в Доме составлена из обрывков уже происшедших событий, отредактированных наподобие видеофильма или компьютерной игры.
Но нет. Кристина прошла на кухню, достала из холодильника пакет с хлебом и засунула два куска в тостер. Марк помнил, что ничего подобного в их Доме никогда не случалось; перекусывать чем попало категорически запрещалось, и все трапезы неизменно бывали общими.