— Всех прибил! — Разумеется, Эскироль имел в виду мух, но ему явно нравилось изображать из себя душевнобольного. — Скажите, а какие конкретно методы улучшения состояния больных практикует у себя в Шарентоне доктор Коллар? В тяжелых случаях?
Доктор не скрывал сарказма, и я предпочел воздержаться от ответа. Разумеется, и я не мог обойтись без смирительной рубашки! Как ни ненавидел я сей нехитрый инструмент, порой просто не было другого выхода. При тяжелых припадках буйства, когда пациент намеревался проломить себе череп или переломать кости о стены палаты, я призывал на помощь наших титанов — двух монахов, наделенных недюжинной физической силой, которые без особого труда утихомиривали любого из буйных. И все-гаки каждый раз, глядя на это, я с горечью констатировал, насколько беспомощен человек, на время лишенный рук. Уже полчаса спустя больной успокаивался. Потом, чтобы хоть как-то расправить занемевшие конечности, кое-кто из больных бросался на пол, что оборачивалось тяжелыми ушибами и кровоподтеками. Почти обыденным явлением были переломы пальцев и предплечий.
Но Мари Боне была женщиной субтильной, и смирительная рубашка погубила бы ее.
— Мадам Боне будет есть, — заверил я. — Допустите меня к ней. У меня в Шарентоне репутация человека мягкосердечного, так что, думаю, я сумею ее уговорить, уж поверьте.
— Что ж, попытайтесь! Обладай я вашим проницательным взором, я тоже попытался бы уговаривать их. Конечно, конечно, чуточку суггестивной терапии отнюдь не повредит. Наверное, потому вы и выживаете в вашем Шарентоне?
Несмотря на всю иронию, вложенную Эскиролем в эту фразу, он продемонстрировал жест великодушия. Как мне показалось, лучшей его стороной было полное отсутствие какого бы то ни было высокомерия или недоверчивости. Судя по всему, он на самом деле считал меня, рядового врача из провинции, коллегой.
С другой стороны, Эскироль вполне мог руководствоваться и чисто эгоистическими соображениями и действовать как умный и расчетливый карьерист. С какой стати создавать себе в моем лице врага, если он вынашивал планы однажды превратить Шарентон в образцовую психиатрическую лечебницу? Приор де Кульмье был в преклонных летах, главный врач Роже Коллар любил заложить за воротник, а вверенная ему Сальпетрие представляла собой в отдельно взятом виде молох вследствие чудовищных размеров. В ее палатах находилось на излечении около двух с половиной тысяч пациентов, Шарентон, будучи куда меньшей церковной клиникой, более двух с половиной сотен не вмещал. И смыться из этой Сальпетрие, перебравшись в Шарентон, не самый худший выход — даже если Эскироль подобным шагом предавал Филиппа Пинеля, который наверняка втихомолку рассчитывал в свое время на то, что Эскироль его заменит.